Проблема отчуждения и освобождения труда является центральным вопросом для развития, переходной экономики. Почему? Наверное потому, что здесь лежит ключ к ответу на вопрос, как же все-таки работник соединяется со средствами производства, отчужден он от них или использует их как свободный работник, как хозяин. Видимо, переходная экономика означает соединение этих противоречивых начал в рамках сложной, многоукладной системы. Но это не снимает вопросов: как именно и в какой мере в нашем обществе было, есть и будет развито освобождение или отчуждение труда.
Тогда политическая экономия традиционно называла указанное соединение «основным производственным отношением социализма». На протяжении многих десятилетий упорно утверждалось, что социализм обеспечивает отсутствие эксплуатации, свободное и планомерное соединение работника со средствами производства, полное благосостояние, гармоничное, всестороннее развитие личности и прочее.
При этом благополучно закрывались глаза на то, что у нас насчет свободного выбора места работы было туговато, что труд по способностям скорее исключение, чем правило, что «полное благосостояние» оборачивается пустыми прилавками, а «свободное и всестороннее развитие личности» — массовым алкоголизмом, высокой детской смертностью и другими социальными дефектами.
На деле отношение соединения работника со средствами производства в условиях «реального социализма» характеризовалось глубинным противоречием. На одной стороне — огосударствление рабочей силы (в определенной степени даже принудительное соединение работника со средствами производства), его эксплуатация государством и сохранение формы найма работников. На другой — элементы общественного присвоения, коллективизма и освобождения труда.
Полупринудительное соединение работника со средствами производства реализовалось (в формах прописки, лимита, ведомственных жилье, детсадах и т.п. При системе беспаспортного существования колхозников в условиях сталинизма люди не имели права без разрешения покинуть колхоз. Принудительный труд ссыльных, «спецпереселенцев» и заключенных был самым бесчеловечным в этой системе принуждения.
Экономическое и внеэкономическое принуждение выражалось в присвоении государством прибавочного (и отчасти необходимого) продукта, создававшегося работником. В результате соединение работника со средствами производства было отношением госкапиталистической экономической и внеэкономической эксплуатации, имевшей форму найма работника.
Другой стороной из реалий прошлого были элементы преодоления отчуждения труда и общественного присвоения государственной собственности: реальные ростки социального равенства подавляющего большинства членов общества по отношению к средствам производства, гарантии труда и возможность бесплатного образования, коллективизм и взаимопомощь в отношениях на микроуровне.
Эти стороны не существовали одна вне другой: социальное равенство было ограничено бюрократическими рамками, социальные гарантии (труда и т. in.) базировались на государственном патернализме, коллективизм носил полупринудительный характер. Иными словами ростки освобождения труда развивались преимущественно в мутантных формах. Но в то же время даже эти мутантные элементы оказывали существенное влияние на механизм экономического и внеэкономического принуждения, корректируя их содержание и придавая им «социалистическую» форму.
Ныне, в условиях развития по пути «номенклатурного капитализма», оказались задавлены (а то и уничтожены) ростки освобождения труда, но как ни странно, сохраняются похожие на прежние механизмы отчуждения труда: менее жесткая и более узкая система полупринудительного труда, присвоение номенклатурой прибавочного продукта и т.п.
Есть и новое — рост корпоративно-капиталистических отношений и генезис рынка рабочей силы (довольно непривычное для нас понятие; для Югославии, например, это было реальностью уже в 60—80-х гг.).