Конечно, власть государства всегда основывалась не только на законах и способности силой обеспечить их исполнение. Гораздо эффективнее убедить людей добровольно признать правителей, чем принуждать силой. Правители всегда использовали жрецов, магов и интеллектуалов, чтобы добиваться согласия подданных. В древности жрецы убеждали народ, что царь сам является божеством; еще во времена Второй мировой войны японцы верили, что их император - прямой потомок Солнца.
Правители часто давали деньги и привилегии интеллектуалам, содействовавшим их владычеству. Иногда такие придворные интеллектуалы действительно жили при дворе, пользуясь роскошью, недоступной простым людям. Другие назначались на высокие должности, устраивались в государственных университетах или финансировались Национальным фондом гуманитарных наук.
В эпоху Просвещения правящие классы поняли, что ссылки на божественное происхождение власти уже недостаточно для поддержания лояльности народа. С тех пор они пытаются заключить союз со светскими интеллектуалами от художников и сценаристов до историков, социологов, градостроителей, экономистов и технократов. Порой интеллектуалов приходилось уговаривать; иногда они сами стремились прославлять государство, как профессора Берлинского университета в XIX веке, провозгласившие себя "интеллектуальными телохранителями династии Гогенцоллернов" (правителей Пруссии).
В современной Америке на протяжении жизни по крайней мере двух поколений большинство интеллектуалов твердят простому народу о необходимости расширить сферу деятельности государства: чтобы справиться со сложностью современной жизни, чтобы помочь бедным, чтобы стабилизировать деловой цикл, чтобы ускорить экономический рост, чтобы искоренить расовую дискриминацию, чтобы защитить окружающую среду, чтобы создать систему общественного транспорта, а также для множества других целей. По случайному совпадению такое постоянное умножение функций государства означает рост числа рабочих мест для интеллектуалов.
В стране с минимальным правительством, которое, по словам Джефферсона, "оградит людей от нанесения вреда друг другу [и] предоставит им свободу для самостоятельного выбора пути обустройства и улучшения своей жизни", вряд ли нашлась бы работа для людей, склонных планировать и разрабатывать модели; в свободном обществе, скорее всего, не было бы особого спроса на социологов и специалистов по городскому планированию. Таким образом, многие интеллектуалы просто действуют в интересах своего класса, когда штампуют книги, результаты исследований, кинофильмы и газетные статьи о необходимости расширить правительство.
И пусть вас не обманывает демонстративно "непочтительная" поза некоторых современных интеллектуалов, направленная против истеблишмента и даже против государства, - многие из них финансируются самим государством. Присмотритесь повнимательнее, и вы увидите, что "истеблишмент", против которого они выступают, - это капиталистическая система производительного предпринимательства, а не вашингтонский левиафан. Храбро критикуя правительство, они обычно ругают государство за то, что оно делает слишком мало, или выставляют на посмешище государственных деятелей, занимающих выборные должности, как только те делают слабые попытки принять во внимание требования общественности относительно уменьшения правительства.
Провокационные документальные фильмы на каналах, принадлежащих Государственной (прошу прощения, "Общественной") вещательной системе (SBS), постоянно обвиняют американское государство в бездействии. Какой правящий класс отказался бы финансировать инакомыслящих интеллектуалов, которые неустанно требуют, чтобы правящий класс расширил сферу своих полномочий?
Конечно, не все придворные интеллектуалы коррумпированы. Многие из них действительно верят, что постоянный рост государства согласуется с общественными интересами. Но почему? Почему европейские и американские интеллектуалы изменяют отважному и мечтательному либертарианству Мильтона, Локка, Смита, Милля с невнятным и реакционным этатизмом, прежде всего, разумеется, Маркса, но и Т. Г. Грина, Джона Мейнарда Кейнса, Джона Ролза и Кэтрин Маккиннон? Один ответ мы уже рассмотрели: государство склоняет их на свою сторону и превращает в слуг с доступом к некоторым льготам, даруемым властью. Однако это не всё. Многие выдающиеся ученые пытались разгадать феномен привлекательности этатизма и планирования для интеллектуалов.
Позвольте и мне внести свою лепту. Во-первых, идея планирования весьма популярна среди интеллектуалов, поскольку они любят все анализировать и упорядочивать. Они с энтузиазмом разрабатывают системы и модели, посредством которых их разработчики могут сопоставить реальность с идеальной системой. И если отдельный человек или фирма получают выгоду от планирования своих действий, разве то же не будет верно и для всего общества? По мнению интеллектуалов, планирование - это применение интеллекта и рационального подхода к социальной системе. Что может быть более привлекательным для интеллектуала, главным активом которого как раз и являются интеллект и рациональность?
Интеллектуалы разрабатывают для государств всевозможные системы планирования, особенно активно они занимались этим в XX веке с его бурным ростом знаний и спроса на интеллектуалов. Марксизм представлял собой великий глобальный проект для всего общества, однако именно это многих отпугивало. Его ближайшим родственником был фашизм - система, в рамках которой производственные ресурсы остаются в частных руках, но их использование координируется согласно единому плану. В книге "Фашизм: доктрина и институты" Бенито Муссолини, правивший в Италии с 1922 по 1943 год, прямо противопоставляет фашизм индивидуалистическому либерализму:
Он противостоит классическому либерализму, который возник как реакция на абсолютизм и исчерпал свою историческую функцию, когда государство стало выражением сознания и воли народа. Либерализм отверг государство
во имя отдельного человека; фашизм вновь утверждает права государства как выражение действительной сущности индивида.
В 1930-е годы некоторые американские интеллектуалы восхищались фашизмом, сокрушаясь о невозможности воплотить столь рациональную систему в такой индивидуалистской стране, как США. Nation, к тому времени уже социалист - ский журнал, находил, что "Новый курс в США, новые формы экономической организации в Германии и Италии, а также плановая экономика Советского Союза" - это признаки тенденции, ведущей к тому, что "народы и группы, капитал и труд будут требовать большей безопасности, чем та, которую может дать система свободной конкуренции".
После того как фашизм, ассоциирующийся с именами Гитлера и Муссолини, оказался дискредитирован, этатистские интеллектуалы придумали новые названия для централизованного планирования в системе формально частной собственности: французское "индикативное планирование" 1960-х годов, "национальное экономическое планирование", предлагавшееся экономистом Василием Леонтьевым и профсоюзным лидером Леонардом Вудкоком в 1970-х годах, "экономическая демократия" Тома Хейдена и Дерека Ширера, политика реиндустриализации Феликса Рогатина и Роберта Райха и политика "конкуренции", также расхваливавшаяся Райхом.
По мере того как каждый из этих вариантов оказывался дискредитирован, интеллектуалы меняли названия и переходили к другому плану, отличавшемуся от предыдущих лишь внешними деталями. Но каждый план непременно предусматривал создание в государственном аппарате рабочих мест для интеллектуалов, которые должны были рационально определять, что нужно обществу, и соответствующим образом направлять экономическую деятельность каждого члена общества.
Несмотря на растущее разочарование в большом правительстве, легенда о Граале планирования в кругах интеллектуалов еще жива. Чем, как не централизованным планом для V7 части американской экономики, была реформа здравоохранения, предложенная Клинтоном? И это не единственный пример того, как президент Клинтон был очарован идеей планирования. В одном оставшемся незамеченным комментарии в ходе кампании 1992 года он высказал поразительный взгляд на способность и обязанность государства планировать экономику:
Следует сказать прямо сейчас, что мы должны провести инвентаризацию производственных возможностей всех... промышленных предприятий США: всех авиационных заводов, всех малых предприятий-субподрядчиков, всех работающих в оборонной промышленности.
Мы должны знать, какими производственными фондами располагаем, какова квалификация рабочих, чтобы сравнить с тем, чего мы должны достичь через 20 лет, и принять решение, как попасть из пункта А в пункт Б. От того, что у нас есть, к тому, что нам нужно сделать.
После выборов советник президента Айра Мэгазайнер конкретизировал это общее видение: конверсия оборонной промышленности потребует составления двадцатилетнего плана, разработанного правительственными комитетами, "детализированного организационного плана чтобы спланировать, как конкретно такого рода предложение может быть реализовано". Как вы помните, пятилетние планы в Советском Союзе не оправдали ожиданий; может, для этой задачи будет достаточно двадцатилетнего плана.
торая причина привлекательности государственной власти для интеллектуалов связана с представлением, что для строительства утопии на земле не существует никаких естественных преград; Томас Соуэл называет это представлением о безграничных возможностях человека. После двух веков непрерывного и быстрого развития знания, увеличения продолжительности и уровня жизни, не имеющих аналогов в истории человечества, распространенность подобных взглядов в конце XX века вполне объяснима. Это отношение выражено в популярной фразе: "Если мы можем отправить человека на Луну, почему мы не можем излечивать рак, покончить с расизмом, платить учителям больше, чем кинозвездам, остановить загрязнение окружающей среды?"
В конце концов, за последние 200 лет изобретательность человека перенесла нас из жизни "отвратительной, жестокой и короткой" в общество, победившее множество страшных болезней, открывшее простор для путешествий и аккумулировавшее невероятный запас знаний. Однако, чтобы добиться всего этого, одного желания было недостаточно; требовалось приложить усилия, физические и интеллектуальные, а кроме того, все это возникло в условиях социальной системы, в значительной степени основанной на принципе господства права, частной собственности и свободе личности.
В качестве примера вульгарной версии представления о безграничных возможностях человека можно привести надпись на бамперной наклейке, попавшуюся мне на глаза в окрестностях Вашингтона: "Требуйте лекарства от СПИДа". Ну разумеется, как жестоко со стороны корпораций, общества, государства и кого там еще до сих пор не подарить нам лекарство от СПИДа. Давайте требовать его.
Если мы можем отправить человека на Луну, мы сможем найти лекарство от СПИДа. Более утонченные сторонники представления о безграничных возможностях человека посмеются над столь наивной убежденностью; в конце концов, они же интеллектуалы. Однако и они не могут понять, что существуют границы человеческого знания, которые не позволяют нам решить все проблемы сразу. Их широковещательным планам чужды какие-либо компромиссы.
Ну и наконец, многие отказывают либертарианским представлениям о свободном обществе в рациональности, так как не верят в достаточность сил саморегулирования. Карл Маркс, блестящий, хоть и глубоко заблуждавшийся ученый, сетовал на "анархию капиталистического производства". Однако, похоже, все так и есть. В великом обществе миллионы людей занимаются своими повседневными делами без всякого единого плана. Каждый день одни фирмы открываются, другие закрываются, одних людей принимают на работу, других увольняют. В одно и то же время несколько разных компаний разрабатывают схожие или даже совершенно одинаковые продукты, чтобы предложить их потребителям: Интернет-браузеры, рестораны быстрого питания или лекарства, снимающие боль в сердце.
Может, было бы разумнее, чтобы центральная власть выбирала одну компанию для выполнения каждого проекта и следила за тем, чтобы все компании вкладывали ресурсы в действительно важные проекты, а не в производство клонов кукол Барби или новых оттенков для "шевроле"? Нет, не разумнее, и именно это так трудно понять интеллектуалам. Рыночный процесс координирует экономическую деятельность гораздо лучше всякого плана. И это еще слишком мягко сказано. Ни один план не мог бы дать нам того уровня жизни, которым мы наслаждаемся сегодня. Только кажущийся хаотичным рыночный процесс может координировать желания и возможности тысяч, миллионов, миллиардов людей, обеспечивая постоянно повышающийся уровень жизни для всего общества.
Неспособность понять это ведет к тому, что Фридрих Хайек назвал пагубной самонадеянностью, - идее, что умные люди могут спланировать экономическую систему, которая будет лучше, чем непланируемый неупорядоченный рынок. Это представление удивительно живуче.