Предисловие

Со времени краха «реального социализма» в СССР и других европейских странах исследования, посвященные марксизму, стали сплошь и рядом рассматриваться в нашей стране как, по меньшей мере, неуместные, чтобы не сказать больше. То обстоятельство, что «марксизм-ленинизм» как идеология потерпел поражение в мирном соревновании с немарксистскими учениями, истолковывалось нашими, ставшими бывшими марксистами как свидетельство идейного банкротства учения Маркса и Энгельса. Несостоятельность такого отношения к марксизму очевидна, во всяком случае, для так называемых буржуазных ученых, которые, отвергая «научный социализм», выявляют, подчеркивают выдающееся научное значение теоретических положений К. Маркса.

Так, знаменитый американский экономист, лауреат Нобелевской премии В. Леонтьев в статье «Современное значение экономической теории К. Маркса» утверждает: «Маркс был великим знатоком капиталистической системы. Значение Маркса для современной экономической теории заключается в том, что его работы - это неистощимый источник прямых, непосредственных наблюдений действительности. Если перед тем как пытаться дать какие-либо объяснения экономического развития, некто захочет узнать, что в действительности представляет собой прибыль, заработная плата, капиталистическое предприятие, он может получить в трех томах "Капитала" более реалистическую и качественную информацию, чем та, которую он мог бы найти в десяти последовательных выпусках "Цензов США"», в дюжине учебников по современной экономике.

А вот заявление другого выдающегося экономиста, англичанина Джоан Робинсон: «Марксов вклад в науку был настолько важным и оказал столь большое влияние на образ мыслей своих противников, как и сторонников, что в наше время найти среди историков и социалистов действительно чистых немарксистов так же трудно, как среди географов защитников теории, что Земля плоская. В этом смысле все мы марксисты».

Мне нетрудно было бы привести и другие, аналогичные высказывания выдающихся ученых нашего времени, но в этом, по-моему, нет необходимости. Я хочу лишь подчеркнуть, что невысокая оценка учения Маркса выдающимися учеными, отнюдь не являющимися марксистами, побудили меня предпринять настоящее исследование. Для этого у меня были прежде всего личные причины.

В 1947 г. мне, доценту кафедры истории западноевропейской философии философского факультета МГУ было поручено начать чтение лекционного курса по истории марксистской философии. Это поручение было связано с итогами философской дискуссии по книге академика Г.Ф. Александрова «История западноевропейской философии», проведенной под председательством секретаря ЦК ВКП(б) А.А. Жданова в июне 1947 г. Г.Ф. Александров был в это время начальником управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б). То, что его книга стала предметом дискуссии (вернее сказать, погрома), конечно, свидетельствовало прежде всего о том, что В.И. Сталин весьма им недоволен.

Учебник Александрова был, конечно, весьма посредственным. Его недостатки были очевидны каждому преподавателю философии. Однако то, что эта книга была назначена для «дискуссии», было лишь поводом для сурового осуждения существовавшей системы преподавания философии, которую обвинили в недооценке великого значения теоретических высказываний мудрейшего вождя народов СССР - Сталина.

Собственно говоря, не было никакой дискуссии, т.е. спорящих сторон. Все ее участники выступали единодушно, так как были заранее отобраны и соответствующим образом проинструктированы. Уже первый выступавший, никому неизвестный доцент М.В. Эмдин начал с того, что осудил «всех этих фалькенбергов, виндельбандов и прочих, которые фальсифицируют историю философии». Далее он заявил: «Известна партийная оценка немецкой идеалистической философии как аристократической реакции на французский материализм и французскую революцию».

Кроме того, Эмдин утверждал, что вообще все идеалисты были реакционерами, а все материалисты, напротив, - прогрессивными философами. Эмдин, разумеется, решительно подчеркивал необходимость партийности в философии, ибо «всегда интересы нашей партии совпадают с научной объективной истиной». В заключительной части своей обвинительной речи он, как и следовало ожидать, провозгласил, что «в целом ряде важнейших вопросов философии русские философы – революционные демократы - поднялись выше западноевропейских философов». Последующие ораторы, в том числе и маститые ученые, профессора, в сущности, вторили невежественному Эмдину, а некоторые пошли, пожалуй, и дальше в шельмовании всех идеалистов и в разъяснении ленинского принципа партийности философии.

В.И. Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме» утверждал, что материализм и идеализм представляют собой две основные партии в философии. Отсюда следовал вывод: партийность в философии состоит в том, чтобы твердо стоять на позициях материализма (или идеализма), не допуская никаких уступок противной стороне. Однако участники «дискуссии» 1947 г. пошли гораздо дальше Ленина, развивая в духе времени его положение. Так, академик М.Б. Митин, ссылаясь на Сталина, который «учит нас политически подходить к философским системам», поставил вопрос: «Что же значит партийность в философии?» И отвечая на него, он возглашал: «Это значит - ставить философию на службу интересам большевистской партии».

Итак, большевизация (вернее, сталинизация) философии в соответствии с «Кратким курсом истории ВКП(б), и включенным в него написанным Сталиным кратким разделом «О диалектическом и историческом материализме» - вот, собственно, к чему сводился основной смысл философской «дискуссии» 1947 г. Это партийное мероприятие было совершенно аналогично погромным постановлениям ЦК ВКП(б) о формализме в музыке (осуждение Д. Шостаковича, С. Прокофьева, А. Хачатуряна и других выдающихся советских композиторов), а также постановлению, предававшему анафеме выдающегося прозаика М.М. Зощенко и замечательную поэтессу А.А. Ахматову. Эти мероприятия, предпринятые ЦК КПСС, сразу же после победы в Великой Отечественной войне, имели своей задачей восстановление удушливой идеологической атмосферы, существовавшей в СССР в предвоенные годы.

Следует, однако, отметить один положительный момент, который все же имел место в философской дискуссии 1947 г. Ряд ее участников справедливо указывали на то, что историю философии нельзя сводить к одной лишь истории западноевропейской философии; необходимо изучать, исследовать, преподавать также историю китайской философии, историю индийской философии и, конечно же историю марксистской философии. Понятно поэтому, почему кафедре, в которой я работал, было предложено в кратчайшие сроки подготовить и прочесть курс истории философии марксизма.

Понятно также, почему кафедра истории западноевропейской философии вскоре была переименована в кафедру истории зарубежной философии.

Подготавливая лекционный курс, первоначально планировавшийся на один семестр, я, естественно, задумывался о том, какие произведения Маркса и Энгельса должны занимать в нем центральное место. «Анти-Дюринг» Энгельса, так же, как и его работа «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии», изучались студентами, слушавшими курс диалектического и исторического материализма. «Капитал» Маркса (в особенности первый том) был предметом лекций и семинаров по политической экономии. Кроме того, к первому тому «Капитала» постоянно обращались преподаватели диалектического материализма, показывая на его примере, в чем заключается и как применяется марксистский диалектический метод. Я, разумеется, не собирался игнорировать эти произведения, однако решил, что главным содержанием моего лекционного курса должны быть ранние произведения Маркса и Энгельса, характеризующие их воззрения в период, когда они еще не стали создателями собственной теории, т.е. произведения, которые знаменуют процесс становления, формирования марксизма.

При подготовке лекционного курса я с самого начала столкнулся с трудностями, которые непосредственно были связаны с ленинской оценкой становления марксизма. В.И. Ленин в статье «Карл Маркс» писал, что в статьях Маркса, печатавшихся в «Рейнской газете» в 1842 г. уже «намечается переход Маркса от идеализма к материализму и от революционного демократизма к коммунизму». А характеризуя статьи Маркса и Энгельса, опубликованные в 1844 г., Ленин подчеркивал, что «вышеуказанный переход совершается окончательно».

Эти положения вызывали у меня немалые сомнения, которые я, конечно, не собирался высказывать в лекциях, в особенности потому, что тот же Ленин в своем конспекте «Святого семейства», первого совместного труда Маркса и Энгельса, правильно отмечает: «Маркс подходит здесь от гегелевской философии к социализму: переход наблюдается явственно - видно, чем уже овладел Маркс и как он переходит к новому кругу идей».

Но ведь «Святое семейство» вышло в свет более, чем через год после «Немецко-французского ежегодника» с упомянутыми выше статьями. Нет, следовательно, оснований утверждать, что в этих статьях, опубликованных в начале 1844 г. (а написаны они были в конце 1843 г.) совершился окончательный переход Маркса и Энгельса от идеализма к материализму и от революционного демократизма к коммунизму. Но и это соображение я, разумеется, не считал нужным высказывать в своих лекциях.

Курс истории марксистской философии я читал в течение восьми лет. С каждым годом он обогащался не только новым материалом, но и более основательным пониманием исторического процесса становления марксизма. Речь шла не только и не столько о философии марксизма, которая лишь от случая к случаю привлекала внимание Маркса и Энгельса. Главным для них, как и в последующие годы были социально-политические проблемы, социалистическое учение. И здесь точка зрения В.И. Ленина, утверждавшего, что в период формирования марксизма на первый план выступали философские вопросы является, на мой взгляд, неверной.

Ленин вообще не имел возможности ознакомиться со всеми работами Маркса и Энгельса, относящимися к периоду становления их учения. «Экономическо-философские рукописи 1844 года» были изданы после его смерти. Полный текст «Немецкой идеологии» был издан лишь в 1931 г. Ленину, следовательно, была знакома лишь небольшая часть этой, сохранившейся в архиве основоположников марксизма, рукописи, опубликованной Ф. Мерингом.

В.И. Ленин утверждал, что «Нищета философии» и «Манифест Коммунистической партии» являются первыми произведениями зрелого марксизма. Эту, как теперь для меня ясно, ошибочную точку зрения я излагал и пытался обосновать в своих лекциях совершенно искренне, так как был убежденным, более того, ортодоксальным марксистом. Правда, некоторые сомнения возникали у меня уже в те годы.

Ведь в 1847-1848 гг., к которым относятся названные произведения, еще не существовало экономической теории марксизма, в частности теории прибавочной стоимости, которую Энгельс считал одной из основ «научного социализма». Об этом я не умалчивал в своих лекциях, однако, не связывал этот факт с оценкой ранних произведений Маркса и Энгельса.

Другой теоретической основой марксизма, по словам Энгельса, является материалистическое понимание истории. Это учение кратко, так сказать эскизно, было очерчено в «Немецкой идеологии». В последующих работах Маркса и Энгельса, в «К критике политической экономии» (1859), в письмах Энгельса об историческом материализме (80-90 гг.) эта социальная теория уточнялась, дополнялась. Поэтому говорить о «Нищете философии» и особенно о «Манифесте Коммунистической партии» как о первых произведениях зрелого марксизма нет оснований. Марксизм созревал (если вообще уместна такая метафора) на протяжении всего своего существования и тем не менее, выражаясь фигурально, все еще оставался недозрелым, недостаточно разработанным учением. Иное дело, что становление марксизма, его появление на исторической арене совершается буквально накануне революций 1848 г. В этом смысле можно и должно говорить о завершении формирования марксизма к этому времени.

Мои лекции по истории марксистской философии с каждым годом привлекали все большее внимание студентов и аспирантов. Позволю себе процитировать слова одного из тогдашних студентов философского факультета П.H. Митрохина, ставшего впоследствии академиком Российской академии наук: «молодой доцент был единственным, кто выделялся из сонма унылых догматиков, доверительно пересказывавших казенную мудрость, которую, как теперь выяснилось, мы избрали своей любимой профессией! Показательный факт: мы организовали перепечатку записи лекций Ойзермана и обращались к ним как к надежному путеводителю в собственное исследовательское будущее».

Начиная примерно с конца 1955 г., когда я передал чтение курса истории марксистской философии профессору М.Т. Иовчуку, который организовал кафедру истории марксистской философии, я принялся за подготовку монографии «Формирование философии марксизма». Мои лекции, разумеется, служили материалом для этой работы, но, конечно, недостаточным материалом, так как в них почти не анализировались многочисленные зарубежные исследования, посвященные марксизму.

Большинство этих исследований принадлежали авторам далеким от марксизма, а иной раз откровенно враждебным ему. Я считал своей моральной обязанностью полемику с этими авторами, отстаивание марксистских позиций. Однако мои собственные марксистские воззрения носили догматический характер. Мне, например, не приходило в голову, что известный слоган Ленина - «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно» - противоречит не только материалистическому пониманию истории, но и просто здравому смыслу.

Моя монография «Формирование философии марксизма» вышла в свет в 1962 г. Рецензии, появившиеся в «Коммунисте», «Вопросах философии» и в других (в том числе зарубежных) журналах были весьма похвальными. Через год японское издательство (его название я не могу прочесть) опубликовало перевод моей книги в двух томах, которые были присланы мне. В последующее годы моя монография была переведена и издана в Польше, ГДР, ЧССР, Венгрии, Южной Корее. В 1981 г. отечественное издательство «Прогресс» издало эту монографию на английском языке.

В 1965 г. моя монография была удостоена Ломоносовской премии (Московский государственный университет), в 1983 г. ей была присуждена Государственная премия.

В 1970 г. вышло второе, в значительной мере доработанное издание монографии, в 1986 г. - третье издание. С тех пор минуло свыше двух десятилетий, которые были ознаменованы событиями буквально всемирно-исторического значения. Социалистический общественный строй, который представлялся нам, марксистам, единственно возможной альтернативой «умирающему» (по словам Ленина) капитализму, рухнул как по мановению волшебной палочки, не устояв в мирном соревновании с «умирающим» капитализмом. СССР, единственное государство, народ которого смог одержать великую победу над гитлеровской Германией, победу, которая освободила европейские народы, порабощенные германским фашизмом, развалился как карточный домик. Россия пошла по новому, аналогичному капиталистическому пути развития, который был катастрофически прерван Октябрьской революцией.

Марксизм, который в течение 70 лет безраздельно господствовал в качестве государственной идеологии в нашей стране, оказался как бы сразу отвергнутым. Многие из числа бывших пропагандистов «марксизма-ленинизма» стали его публично охаивать. Я, разумеется, не принадлежал к этим «борцам» против павшего героя. В отличие от них я был убежден лишь в том, что марксизм как идеология оказался несостоятельным. Рабочий класс европейских (и не только европейских) стран отнюдь не стремился к установлению «диктатуры пролетариата».

Социал-демократические партии, ставшие чуждыми марксизму, вполне выражали интересы рабочего класса и всех трудящихся вообще. Однако несостоятельность марксизма как идеологии отнюдь не перечеркивает его научного и культурно-исторического значения. Современные социологи постоянно ссылаются на Маркса как одного из основоположников науки об обществе. Такова, в частности, точка зрения авторов сборника «Макс Вебер. Парадигма критики исторического материализма». М. Вебер является, с их точки зрения, одним из основоположником социологии. Его теории нередко противопоставляют Марксу хотя Вебер высоко оценивал учение последнего.

Как правильно замечает С. Козик-Ковальски: «Макс Вебер считал Маркса великим ученым. Даже популярное изложение материалистической теории общества в «Коммунистическом Манифесте», написанном для рабочих и их лидеров, оценивалось им как «научное достижение первого ранга». Несмотря на свою критическую оценку материалистического понимания истории «идея «окончательного опровержения исторического материализма» была для Вебера столь же несерьезным, не поддающимся выполнению делом как и полное, и окончательное опровержение теории Ньютона или эволюционного учения Дарвина».

Стоит несколько подробнее остановиться на отношении М. Вебера - наиболее выдающегося буржуазного социолога XIX - начала XX вв. Он действительно утверждал, что «Манифест Коммунистической партии» «представляет собой научное достижение первостепенного значения. Это невозможно опровергать, и это не будет опровергнуто, поскольку опровергателю никто не поверит и поскольку это невозможно опровергать с чистой совестью. Даже в тезисах, которые мы сегодня отвергаем, содержится одухотворенное заблуждение, возымевшее политически весьма значительное и, вероятно, не всегда приятные последствия, но принесшие для науки результаты более плодотворные, чем зачастую приносит бездуховная правильность».

М. Вебер соглашается с Марксом и в том, что капиталистическая система носит исторически преходящий характер: «это сегодняшнее общество обречено на гибель, оно погибнет в силу закона природы. Но вот что будет потом - здесь ничто невозможно сказать заранее, кроме одного - отсутствия господства человека над человеком». Нашим бывшим марксистам, охаивающим учение Маркса, неплохо было бы почитать М. Вебера, буржуазного социолога, неокантианца, который в силу своей интеллектуальной честности (не говоря уже о незаурядной научной проницательности) правильно понял, в чем непреходящее значение учения Маркса.

Заблуждения Маркса и Энгельса в наше время очевидны каждому образованному человеку. Совершенно несостоятельны представления этих великих мыслителей об основных чертах посткапиталистического общественного строя, который они именовали то социализмом, то коммунизмом. Диктатура пролетариата - мифологическое представление. Частная собственность на средства производства вовсе не социальное зло, подлежащее искоренению. Преуспевающая экономика носит многоукладный характер, в ней успешно взаимодействуют друг с другом частная, кооперативная, акционерная, муниципальная, профсоюзная и государственная формы собственности.

Констатируя роковые заблуждения марксизма, я вместе с тем бесконечно далек от представления, что его содержание сводится к этим заблуждениям. Материалистическое понимание истории, диалектический метод, марксистский анализ всемирной истории, истории буржуазных революций в особенности, экономические идеи, да и сама идея социализма, если не понимать ее как положение об особом, исключающем частную собственность на средства производства общественном строе, - все это подлежит критическому освоению, что хорошо понимают так называемые буржуазные ученые, но совсем не понимают наши бывшие марксисты.

Сошлюсь для примера на выдающегося американского экономиста, лауреата Нобелевской премии Д.К. Гелбрейта. Критически анализируя экономику современного буржуазного общества, он выделяет в ней, с одной стороны, рыночную экономику, а с другой, - корпорации, которые он именует планирующей системой. Корпорации производят в США не менее половины всех товаров и услуг. Следовательно, рыночная экономика не является всеобъемлющей. Конечно, корпорации связаны с рынком, но они во многом не только независимы от него, но и оказывают значительно воздействие на рыночную стихию.

Корпорации контролируют свою экономическую среду, планируют ее. В пределах весьма значительной самостоятельности корпорации определяют, что производить, устанавливают цены на свою продукцию. Корпорации, как правило, связаны с государственными структурами; в особенности это относится к тем из них, которые выполняют государственные заказы. Гелбрейт утверждает, что чрезмерная власть корпораций вредит обществу, так как интересы корпораций отнюдь не совпадают с интересами членов общества, потребителей.

Набрасывая в общих чертах необходимую, с его точки зрения, социальную реформу, Гелбрейт пишет: «В первую очередь существует потребность радикально усилить влияние и возможность рыночной системы, положительно повысить уровень ее развития по отношению к планирующей системе... Мы называем это "Новым социализмом". Необходимость уже вызвала к жизни новый социализм в гораздо большем масштабе, чем подозревает большинство людей». Социалистическое общество, согласно Гелбрейту, есть союз государственных и частных предприятий. Государство владеет частью акций частных предприятий, последние же владеют частью акций государственных предприятий. Государство заинтересовано в процветании частных предприятий; последние заинтересованы в процветании государственных предприятий. Этот союз подрывает монополию корпораций, делает их равноправными участниками общего экономического процесса.

Конечно, представление Гелбрейта о социализме весьма далеки от его марксистского понимания, но они гораздо более реалистичны. И в той мере, в какой в развитых капиталистических странах существуют описываемые Гелбрейтом экономические отношения, жизненный уровень трудящихся, условия труда, медицинское обслуживание, пенсионное обеспечение находятся на таком высоком уровне, который Маркс и Энгельс считали возможными только в условиях социалистического общества. Я мог бы сослаться и на других экономистов (например, И. Шумпетера, Р. Хейльбронера), которые подвергают основательной критике капиталистическую систему с позиций разрабатываемой ими социалистической теории.

И хотя в этом едва ли есть необходимость, я все же сошлюсь на такого выдающегося экономиста прошлого века как И. Шумпетер. Существенно то, что идея социализма, несмотря на крах так называемого реального социализма, нисколько не утратила своей актуальности. И поэтому, в частности, анализ действительных взглядов на социализм в трудах Маркса и Энгельса также сохраняет свою актуальность.

Понятие социализма со времени Маркса и Энгельса во многом изменило свое содержание. Это в известной мере предвидели такие мыслители, как С. Вебб и Э. Бернштейн. Вебб, выступая с докладом в «Фабианском обществе» в 1888 г., утверждал: «Абстрактное слово "социализм" обозначает особый принцип общественной организации. Мы можем определить этот принцип с правовой, конституционной или экономической точки зрения. Мы можем его формулировать как контроль над средствами производства со стороны общества в интересах всех в противоположность частному присвоению».

С точки зрения Вебба, социализм не означает упразднение частной собственности на средства производства. Речь идет главным образом о перераспределении прибылей капиталистов, национализации земли и использовании земельной ренты для осуществления социальных программ. Это же понимание социализма, правда, гораздо позже Вебба, высказал Э. Берн- штейн, который писал: «Слово "социализм" истолковывается по-разному. Чаще всего оно применяется к состоянию будущего общества, основой которого становится определенная форма собственности и социальный порядок. Другие видят в социализме движение или борьбу общественных классов с целью осуществления такого устройства.

А некоторые считают его общим понятием о сумме требований и устройстве, в основе которого лежат определенные правовые идеи и этические понятия. Все эти толкования постольку правомерны, поскольку они относятся к определенным формам социализма и обозначают определенные стороны социалистического движения». Это расширительное понятие социализма стало в наше время господствующим в рядах западноевропейских социал-демократов и политиков левого толка.

Социал-демократы Швеции, добившиеся, пожалуй, наибольших достижений в интересах трудящихся, утверждают в своих программных документах, что капитализм невозможен без социализма, а социализм невозможен без капитализма, так как социалистические программы предполагают перераспределение прибылей капиталистов.

Все высказанные выше соображения побудили меня к переработке (или доработке) моей старой монографии прежде всего для того, чтобы освободить ее от догматических утверждений и догматического стиля изложения вообще. И кроме того, с тех пор как вышло в свет третье издание этой книги, появилось немало интересных исследований, посвященных критике марксизма или развитию марксистских идей. Само собой разумеется, что я охотно взялся за изучение этих работ, и это, надеюсь, обогатит мою обновленную монографию.

Наиболее радикальной переработке в ней подвергся раздел о «Манифесте Коммунистической партии». Введение и заключение также были существенно переработаны. Весь остальной текст подвергся лишь исправлению (сплошь и рядом лишь стилистическому) в духе преодоления догматической фразеологии «марксизма-ленинизма». Что касается моих собственных теоретических позиций, то я их определил в 2006 г. как самокритику марксизма. И данное исследование представляет собой продолжение этой самокритики. Его результаты, как результаты любого научного исследования не могут быть изложены в предисловии, которое знакомит читателя с предысторией этого исследования.