Итак, начало научной и общественно-политической деятельности Маркса и Энгельса характеризуется их участием в младогегельянском движении. Это период формирования исходных теоретических и социально-политических воззрений, развитие которых привело к материализму и коммунизму. Одну из важнейших особенностей интеллектуального развития Маркса и Энгельса в эти годы составляет разрыв с традиционными идеологическими представлениями - религиозными, либерально-просветительскими, романтическими. Достаточно вдуматься в борьбу Энгельса с «вуппертальской верой», чтобы понять, в какой мере этот разрыв способствовал становлению его революционно-демократических убеждений.
Переход на позиции атеизма и противопоставление философии религии (господствующей идеологии тогдашнего общества), непримиримая критика полуфеодальных порядков, сочетание теоретических положений с политическими выводами и критикой существующего в Германии (и не только в ней) положения вещей - таковы основные черты этой ступени формирования мировоззрения Маркса и Энгельса.
Следует, однако, учесть, что сочетание младогегельянского идеализма с революционным демократизмом неизбежно носит противоречивый характер. Революционный демократизм как идеология социальных «низов» предполагает наличие политической программы, которая высоко оценивает борьбу угнетенных и эксплуатируемых масс, исходит из нее, выражает ее потребности. Между тем младогегельянский идеализм сохраняет унаследованное от Гегеля умозрительное истолкование практически-политических вопросов. Провозглашая необходимость «философии действия» и выступая в качестве таковой, младогегельянство истолковывало практику как особого рода теоретическую деятельность, имеющую своим предметом актуальные социально-политические проблемы.
«В настоящее время, - писал Б. Бауэр Марксу 6 апреля 1841 г., - одна только теория является наиболее действенной практикой и мы не можем даже представить, в какой мере она станет практикой». Спекулятивно-идеалистический способ постановки насущных политических вопросов, частью, правда, объяснявшийся стремлением обмануть цензуру, превращал младогегельянскую борьбу против господствующей реакции в эзотерическое философское занятие, понятное лишь посвященным.
Младогегельянцы, отвергая гегелевский тезис о гармонии между философией и религией, объявляя необходимостью критику религии и ее преодоление, оставались идеалистами. Маркс и Энгельс, провозгласив атеизм подлинно философской точкой зрения, уже в первых своих работах начинают осознавать это противоречие. Фейербах, доказавший невозможность идеалистического обоснования атеизма, помог им найти путь к материалистическому мировоззрению.
Правда, на той ступени становления философии марксизма, о которой шла речь в первой главе, философская антропология Фейербаха еще не рассматривалась Марксом и Энгельсом как специфическая разновидность материализма. Они считали ее скорее последовательным развитием тех антирелигиозных и антиспекулятивных идей, которые представлялись вполне совместимыми с левогегельянским истолкованием гегелевской философии. Лишь в дальнейшем Маркс и Энгельс приходят к выводу, что философия Фейербаха принципиально противоположна не только гегелевскому, но и младогегельянскому идеализму.
Ни младогегельянцы, ни даже Фейербах не смогли критически переварить учение Гегеля, освоить его прогрессивную сторону. Эта задача, в основном, решалась Марксом и Энгельсом. Энгельс впоследствии указывал, что «при разложении гегелевской школы образовалось еще иное направление, единственное, которое действительно принесло плоды. Это направление главным образом связано с именем Маркса». Это не значит, конечно, что Маркс и Энгельс уже в 1840-1841 гг. в какой-то степени осознавали необходимость того, что они совершили впоследствии.
В то время они, будучи еще идеалистами, в основном разделяли воззрения младогегельянцев, в частности и их понимание отношения философия - религия. Лишь в отдельных вопросах, значение которых выявилось позднее, Маркс и, по-видимому, Энгельс расходятся со своими товарищами младогегельянцами. Так, Маркс, как уже было показано выше, не ограничивается анализом противоречий между исходными положениями Гегеля и конечными выводами его системы, но стремится понять эти консервативные выводы как выражение непоследовательности гегелевского метода, ставя тем самым вопрос о необходимости его критического анализа с целью более последовательного развития диалектики.
Мы подчеркиваем также, что Маркс по-своему трактует центральную для всего младогегельянского движения проблему - проблему самосознания и бытия. Он противопоставляет самосознание не всему существующему, а лишь определенной социальной действительности, определенным общественным силам, вследствие чего в таком противопоставлении отсутствует субъективистская тенденция к отрицанию, принижению всего находящегося вне сознания, тенденция, которая в конечном счете привела к волюнтаризму и анархизму Штирнера и краху младогегельянского движения в целом.
Уже в 1840-1841 гг. многие младогегельянцы считают Маркса выдающимся представителем немецкой философской мысли своего времени, преклоняются перед его могучим интеллектом. Б. Бауэр, признанный лидер младогегельянского движения, с которым Маркс в это время находился в дружеских отношениях, настойчиво стремился заручиться сотрудничеством Маркса, всячески подчеркивая свою веру в его философский гений. Как старший товарищ, которому ясно, какие политические препятствия могут встать на пути Маркса, готовившегося к защите докторской диссертации, Б. Бауэр советовал своему другу не включать в диссертацию «ничего, что вообще выходит за границы философии».
По поводу знаменитой строфы из Эсхила, приведенной Марксом в предисловии к диссертации, Б. Бауэр писал Марксу: «Ту строфу из Эсхила ты теперь ни в коем случае не должен включать в диссертацию». Маркс, как известно, внял дружескому совету. Указанное предисловие на защите не фигурировало. Оно появилось лишь в издании диссертации, последовавшем вскоре после защиты.
К.Ф. Кёппен в одном из писем к Марксу утверждал, что статья Б. Бауэра «Христианское государство и наша эпоха», опубликованная в 1841 г., несет на себе печать явного влияния Маркса. О себе Кёппен сообщал (конечно, в шутливой форме), что у него появились собственные мысли лишь с тех пор, как Маркс уехал из Берлина: «Ты сам видишь, что я не зазнаюсь: с тех пор как ты меня эмансипировал - хотя ты едва протянул мне руку на прощанье, - тотчас же вместе с твоей черной личностью исчезла моя полная непроницаемость. С тех пор как мой почтеннейший потусторонний оказался по ту сторону Рейна, я сам начинаю постепенно становиться посюсторонним. Теперь у меня снова свои мысли, которые я, как говорится, сам вымысливаю, в то время как мои прежние мысли были с Шютценштрассе».
Когда вышел в свет анонимный памфлет «Трубный глас страшного суда над Гегелем, атеистом и антихристом», даже в среде младогегельянцев полагали, что это произведение написано Б. Бауэром совместно с Марксом. Из переписки Маркса с Руге, а также из косвенных данных явствует, что Маркс не принимал непосредственного участия в написании этой работы, но, по- видимому, внушил ее автору, Б. Бауэру, немало интересных идей.
Наиболее ярким свидетельством того впечатления, которое молодой Маркс производил на своих, как правило, старших товарищей - младогегельянцев, может служить известное письмо М. Гесса писателю Б. Ауэрбаху от 2 сентября 1841 г. Письмо это неоднократно цитировалось в исследованиях советских и зарубежных авторов, однако его нельзя не привести. Этот красноречивый документ убедительно опровергает тех исследователей, которые видят в молодом Марксе ученика М. Гесса.
Между тем не кто иной, как Гесс, в 1841 г., когда Марксом не было опубликовано еще ни одного исследования, писал своему другу: «Будь готов познакомиться с величайшим, может быть, единственным из ныне живущих, настоящим философом. В скором времени, как только он выступит (как с сочинением, так и на кафедре), на него будут обращены взоры всей Германии. Как по своему направлению, так и по философским познаниям он превосходит не только Штрауса, но и Фейербаха. А это что-нибудь да значит. Если бы я мог быть в Бонне, когда он начнет читать лекции по логике, то я стал бы его усерднейшим слушателем. Я желал бы постоянно иметь такого человека в качестве своего учителя философии.
Доктор Маркс - так называется мой кумир - еще совсем молодой человек (едва ли ему больше 24 лет); он нанесет последний удар по средневековой религии и политике. В нем сочетаются глубочайшая философская серьезность с тончайшим остроумием. Представь себе соединенными в одной личности Руссо, Вольтера, Гольбаха, Лессинга, Гейне и Гегеля; я говорю - соединенными, а не смешанными, и ты будешь иметь представление о докторе Марксе».
Возможно, Гесс был знаком с диссертацией Маркса. Возможно также, что эта высокая оценка (указывающая, несомненно, на проницательность самого М. Гесса) основывалась лишь на личном общении с Марксом. Ясно одно: Маркс занимал особое место в среде младогегельянцев, он возвышался над ними даже там, где разделял их воззрения.
Выступления Энгельса, подробно рассмотренные выше, позволяют сделать вывод, что в 1841 г. он также выделялся среди младогегельянцев, о чем свидетельствует его острая и глубокая критика иррационализма Шеллинга. Известно, что статьи Энгельса против Шеллинга, поскольку их автор выступал под псевдонимом, в течение долгого времени приписывались различным видным деятелям тогдашнего демократического движения. А. Руге обратился к Ф. Освальду (псевдоним Энгельса) с письмом, в котором наряду с высокой оценкой его работы о Шеллинге содержится настойчивое приглашение сотрудничать. Статья В.Боткина «Германская литература», опубликованная в 1843 г. в «Отечественных записках», свидетельствует о значительном влиянии работ Энгельса о Шеллинге на этого известного деятеля буржуазно-демократического движения в России.
Таким образом, уже в начале своей научной и общественно- политической деятельности Маркс и Энгельс выступают как выдающиеся представители исторически прогрессивного младогегельянского движения, которое Энгельс впоследствии называл «крайним философским направлением» в Германии.