Разрыв Ф. Энгельса с «Молодой Германией». Начало размежевания с младогегельянцами


Тенденции, наметившиеся в работах Энгельса против Шеллинга, находят свое дальнейшее развитие в его работах 1841-1842 гг. Стремление Энгельса философски обосновать революционно- демократическую программу, которое привело его в младогегельянский лагерь, способствовало также разрыву с «Молодой Германией». Деятели этой литературной группы, проповедовавшие в своих произведениях республиканские и частью также сен-симонистские идеи, воспринятые под влиянием Июльской революции во Франции, оцениваются теперь Энгельсом как половинчатые сторонники демократии.

Следует при этом учесть, что под влиянием полицейских преследований часть младогерманцев начала пересмотр своих прежних политических убеждений. Лаубе, например, осудил революционную борьбу против существующего строя. Это обстоятельство не могло не сказаться на отношении Энгельса к младогерманцам. Если в 1839-1840 гг. Энгельс полагал, что «Молодая Германия» - подлинная продолжательница революционных идей Берне, то теперь он приходит к выводу, что последний в общем не оказал значительного влияния на младогерманцев, которые так и не сумели подняться до его революционных воззрений.

Берне, по мнению Энгельса, является «Иоанном Крестителем нового времени, который проповедует самодовольным немцам о покаянии и возвещает им, что топор уже занесен над корнем дерева и что грядет сильнейший, который будет крестить огнем и безжалостно выметет все плевелы». Что же касается младогерманцев, то их политическая линия непоследовательна, половинчата. Младогерманское движение, указывает Энгельс, возникло в период смутного политического брожения. С того времени жизнь ушла вперед и младогерманское направление «утратило всякое идейное содержание, какое оно когда-то еще имело».

В статье «Александр Юнг. "Лекции о современной литературе немцев"» Энгельс критикует младогерманца Юнга за стремление к объединению противоположных политических точек зрения. «Ведь все крайности вообще от лукавого, - иронически замечает Энгельс, - и только дорогое сердцу примирение и умеренность чего-нибудь стоят! Как будто крайность не является просто последовательностью!».

Крайней идейно-политической и философской партией Энгельс считал в то время младогегельянство. Что же касается деятелей «Молодой Германии», то они, по мнению Энгельса, могли быть лишь временными попутчиками: «Во всяком движении, во всякой идейной борьбе существует известная категория путаных голов, которые чувствуют себя совсем хорошо только в мутной воде. До тех пор, пока самые принципы еще не выкристаллизовались, таких субъектов терпят; пока каждый только стремится к ясности, нелегко распознать раз навсегда определившуюся неясность этих субъектов. Но когда элементы обособляются, принцип противопоставляется принципу, тогда настает время распрощаться с этими никчемными людьми и окончательно с ними разделаться, ибо тогда их пустота обнаруживается ужасающим образом».

Эта резкая оценка деятелей «Молодой Германии» объясняется, несомненно, тем, что Энгельс видит в них противников революции, которая ужасает их как недопустимая крайность. Не случайно Энгельс отмечает, что А. Юнг борется не против пиетизма, а против его крайних проявлений. Такую идейно-политическую позицию Энгельс характеризует как «скучный позитивизм», применяя этот термин в том же смысле, какой придавал ему молодой Маркс.

«Бедные позитивисты - иронизирует Энгельс, - видят, как волна отрицания вздымается все выше и выше; они крепко цепляются друг за друга и взывают к чему-либо положительному». Все дело в том, разъясняет Энгельс, что эти сторонники политической умеренности страшатся движения мировой истории и видят в отрицании чуть ли не катастрофу. Но отрицание есть возникновение нового, прогресс. «Стоит лишь дать себе труд ближе присмотреться к столь опороченному отрицанию, чтобы убедиться, что оно по существу своему насквозь положительно».

А. Юнг пытался истолковать гегелевскую философию в духе младогерманских буржуазно-демократических устремлений. Это дало Энгельсу повод подвергнуть критике субъективизм младогерманцев. Юнг «силится доказать, что основной чертой гегелевской системы является утверждение свободного субъекта в противовес гетерономии косной объективности». Энгельс отвергает это истолкование Гегеля и косвенным образом указывает, по-видимому, на то, что его уже не удовлетворяет свойственное не только младогерманцам, но и значительной части младогегельянцев абсолютное противопоставление самосознания эмпирической действительности.

Но о младогегельянцах пока еще нет речи. Возражая Юнгу, Энгельс подчеркивает: «...вовсе не нужно быть особенным знатоком Гегеля, чтобы знать, что он стоял на гораздо более высокой ступени, придерживаясь точки зрения примирения субъекта с объективными силами, что он относился с огромным почтением к объективности, ставил действительность, существующее гораздо выше субъективного разума отдельной личности и от последней как раз и требовал признания объективной действительности разумной. Гегель не был пророком субъективной автономии, как полагает г-н Юнг».

Было бы упрощенчеством полагать, что Энгельс здесь положительно оценивает примирение Гегеля с прусской действительностью. Энгельс имеет в виду лишь согласование человеческих действий с объективной необходимостью, а отнюдь не со всем тем, что вообще существует. Речь идет о различении свободы (как осознанной необходимости) и произвола субъекта, который отнюдь не свободен, а, напротив, порабощен своими причудами, влечениями, случайными мотивами. Именно это диалектическое понимание свободы Энгельс справедливо противопоставляет субъективизму младогерманцев.

При этом отрицание субъективизма и высокая оценка объективной необходимости ни в малейшей мере не снижают революционного пафоса Энгельса. Об этом свидетельствует следующий вывод: «Надо надеяться, теперь он (А. Юнг) уразумел, что брататься с ним мы не хотим и не можем. Такие жалкие амфибии и двоедушные люди не пригодны для борьбы, которую начали и могут продолжать только люди с решительным характером». Это значит, что учет объективного хода истории необходим не для того, чтобы возложить все свои надежды на стихийное течение событий, а для обоснования революционного действия.

Выступая против иррационализма Шеллинга, Энгельс утверждал, что духовное не существует вне природы. Действительность рассматривалась им как субъект-объект, единство сознания и материи, причем духовное характеризовалось как сущность и движущая сила материального. В статье против Юнга и «Молодой Германии» Энгельс в основном еще придерживается этой идеалистической точки зрения. И вместе с тем, конкретизируя свое понимание отношения духовное - материальное, Энгельс делает еще один шаг навстречу материалистическому миропониманию.

А. Юнг пытался доказать, что Фейербах в своей критике христианства занимает ограниченную, земную позицию, между тем как Вселенная - это не одна только наша Земля. Осмеивая это возражение против материализма, Энгельс заявляет: «Вот так теория! Как будто на Луне дважды два - пять, будто на Венере камни бегают как живые, а на солнце растения могут говорить! Как будто за пределами земной атмосферы начинается особый, новый разум, и ум измеряется расстоянием от солнца! Как будто самосознание, к которому приходит в лице человечества земля, не становится мировым сознанием в то самое мгновение, когда оно познаёт свое положение как момент этого мирового сознания!».

Здесь Энгельс истолковывает «мировое сознание» как осознание человечеством мира в целом, в его развитии, включающем в себя в качестве самого существенного развитие человечества. Еще рано говорить о материализме, но материалистические тенденции уже выявляются.

В этой связи целесообразно рассмотреть поэму-памфлет «Библии чудесное избавление от дерзкого покушения, или Торжество веры», созданную Энгельсом в содружестве с Э. Бауэром в июне - июле 1842 г., т.е. тогда же, когда была написана статья против А. Юнга. Эта поэма, несмотря на ее шуточный характер, является, на наш взгляд, примером самокритики внутри младогегельянского движения со стороны его наиболее радикальных представителей.

Поэма-памфлет написана якобы от лица пиетиста, который, сокрушаясь по поводу повсеместно распространяющегося неверия, обращается к Богу с мольбой приблизить день суда над скверной человечьей. Господь отвечает пиетисту, что еще не пробил час для труб и надо подготовить верующих, для чего он, господь, решил поставить во главе их Б. Бауэра, который пока еще заблуждается, но вскоре станет на путь благочестия и посрамит атеистов.

Узнав о предстоящем преображении безбожника Бауэра, праведные души ликуют и славят всемогущего творца. Но тут вмешивается в дело сам лукавый, чтобы расстроить планы господни, не отдать ему Бауэра. Находящиеся в пекле Гегель, Вольтер, Дантон, Наполеон и другие великие грешники требуют от сатаны, чтобы он не медля поднял восстание против Бога и отомстил верующим, которые пренебрегли всем тем, чему учили их эти грешники.

Сатана отвечает Гегелю и другим своим верным рабам, что они не напрасно трудились и теперь им найден преемник, который возглавит на земле войну против праведников. Сатана является к Б. Бауэру и убеждает его начать борьбу против веры. С этой целью сатана посылает Бауэра в Боннский университет.

И вот Бауэр проповедует атеизм в Бонне. Разгорается битва между сторонниками Бауэра, безбожниками, и ревнителями веры. Последние терпят поражение, несмотря на помощь, которую им оказывает университетское начальство и сам господь Бог, посылающий на битву с Бауэром ортодоксальнейших теологов. Между тем в Лейпциге, в кабачке, где обычно собираются литераторы, восседают А. Руге, О. Виганд («богохулителей издатель постоянный») и поэт Р. Пруц, известный как развратитель невинных сердец безбожными стихами. Все трое охвачены смятением, так как потерпели очередное поражение в борьбе с цензурой. Виганд даже думает, что следует отказаться от борьбы и примириться с правительством.

Но тут в кабак врывается сатана и начинает стыдить своих было приунывших приспешников.

Воодушевленный сатаной Руге спешит в Берлин к своим единомышленникам-младогегельянцам. В этой связи характеризуются, разумеется с позиций пиетиста, берлинские «Свободные»: Что Якобинский клуб? Собрание детей В сравненьи с мерзостной, безбожной ратью сей. О младогегельянце Э. Мейене Энгельс говорит, что он в чреве матери Вольтера изучил. Эдгар Бауэр снаружи франт, внутри же санкюлот задорный. Штирнер, сегодня мирно попивающий пивко, завтра станет требовать крови; уже сейчас он готов свергнуть не одних лишь королей, но и все законы.

Берлинские «Свободные» во главе с Руге намерены прийти на помощь Бруно Бауэру. Последний все еще ведет бой с ортодоксами. Плечом к плечу с ним сражается и Маркс.

И вот разгорается решающая битва между верующими и атеистами. Верующие начинают теснить атеистов, но, прослышав об этом, великие грешники, находящиеся в аду, порывают с сатаной, который оказался неспособным обеспечить победу безбожию, и сами устремляются на помощь младогегельянцам: Толпу мятежников сам Гегель возглавляет, Вольтер над головой дубиной потрясает.

Сатана, видя, что его приспешники выступили и против него («Свободные ничто святым не признают»), раскаивается, просит прощения у Бога и становится в ряды защитников веры. Но ничто уже, как кажется, не может помочь верующим: безбожники одолевают их. Однако в самый критический момент происходит чудо: с небес спускается бумажный листок, сообщающий об увольнении Б. Бауэра из Боннского университета. Это полностью деморализует «Свободных».

Не трудно заметить в этой шуточной поэме нешуточное содержание. Дружеские шаржи на отдельных представителей младогегельянства сплошь и рядом оказываются сатирическими портретами. И если пиетист сравнивает младогегельянцев с якобинцами, то авторы памфлета, по-видимому, не разделяют этой точки зрения. Насмешки над декларативной революционностью некоторых младогегельянцев - это, конечно, не позиция пиетиста. Смятение среди младогегельянцев после отставки Б. Бауэра - не насмешка, а констатация факта: младогегельянцы действительно не смогли достойным образом ответить на этот прямой удар реакции.

Позиция Энгельса в рассматриваемой поэме - критическое отношение к младогегельянскому движению, отношение, которое пока еще развивается внутри этого движения. О самом себе Энгельс говорит: «тот, что всех левей». Эта особая позиция выражается в его критике непоследовательности, половинчатости либерализма. Но Энгельс не утверждает, что он противник либерализма вообще. Понятие «либерализм» применяется им также для характеристики тех воззрений, которые по существу уже враждебны либеральным.

Противоречие между терминологией и обозначаемым ею содержанием - явление типичное для раннего периода формирования взглядов Маркса и Энгельса. Это необходимо подчеркнуть во избежание ошибок в оценке их воззрений. Такую ошибку совершает, по нашему мнению, О. Корню, характеризуя политические позиции Маркса и Энгельса в 1840-1842 гг. как либеральные, что явно противоречит имеющимся в его книге весьма ценным указаниям на то, что в начале 40-х годов XIX в. в Германии (особенно в Рейнской провинции) уже обнаруживалось противоречие между либералами и демократами.

В свете этих замечаний становится более понятной статья Энгельса «Северогерманский и южногерманский либерализм», опубликованная в 1842 г. в «Рейнской газете». В ней Энгельс подвергает критике южногерманский либерализм с характерными для него партикуляристскими тенденциями и противопоставляет ему северогерманский либерализм, существенной чертой которого он считает сознание необходимости национального объединения Германии. На наш взгляд, эта оценка северогерманского либерализма, несмотря на то что она содержит в себе явное преувеличение его исторического значения, ни в малейшей мере не ставит под сомнение революционный демократизм молодого Энгельса.

В условиях предреволюционной Германии некоторые представители буржуазного либерализма (достаточно упомянуть И. Якоби) были союзниками революционных демократов. Лишь в ходе революционной борьбы 1848-1849 гг. буржуазный либерализм в целом стал превращаться в контрреволюционную силу. Впоследствии в «Манифесте Коммунистической партии», вышедшем в свет накануне революции 1848 г., Маркс и Энгельс писали: «В Германии, поскольку буржуазия выступает революционно, коммунистическая партия борется вместе с ней против абсолютной монархии, феодальной земельной собственности и реакционного мещанства». Это положение проливает свет и на отношение революционного демократизма к буржуазному либерализму.

Яркий пример революционного демократизма Энгельса - статья «Фридрих-Вильгельм IV, король прусский», написанная в 1842 г., незадолго до отъезда в Англию. В ней Энгельс говорит о приближении революции, выражает свое убеждение в ее необходимости. Последняя обусловлена отнюдь не тем, что Фридрих- Вильгельм IV, вначале заигрывавший с либеральной оппозицией, полностью разоблачил себя как ярый реакционер, тянущий Германию назад, к средневековью. Дело не в личных качествах короля, а в том, что само прусское государство реакционно, король лишь выражает своими действиями его природу.

«Фридрих-Вильгельм IV - всецело продукт своего времени, личность, которую можно полностью объяснить только в том случае, если исходить при этом объяснении из развития свободного духа и его борьбы против христианства, и только из этого. Он представляет собой самый крайний вывод из принципа пруссачества; в нем этот принцип проявляется в своей последней попытке собраться с силами, но в то же время в полном своем бессилии перед свободным самосознанием».

Как видно из цитаты, Энгельс указывает на противоречие между свободным самосознанием (общественным сознанием, как он его понимает) и господствующей в Пруссии политической системой. Это противоречие, по мысли Энгельса, имеет глубочайшие исторические корни; оно, следовательно, не нечто случайное, вызванное личными качествами монарха. Основу прусского государства составляет не разум, или самосознание, а христианство, в особенности христианская теология. «Сущность теологии, особенно в наше время, есть примирение и затушевывание абсолютных противоположностей».

Речь идет о противоположности между разумом и религиозным неразумием, которое теология пытается оправдать с помощью разума. «Этой теологии соответствует в области государственной жизни современная система правления в Пруссии» (там же). Правительство стремится внести религиозный дух во все области общественной жизни, чтобы подавить протест против существующих порядков. Абсолютная монархия, покончившая с феодальным сепаратизмом, пытается превратить особу короля в божество в государстве. Но ход исторических событий развенчивает реакционную романтическую утопию легитимизма. Современное положение Пруссии, говорит Энгельс, «очень напоминает состояние Франции перед... впрочем, я воздерживаюсь от всяких чересчур поспешных заключений».

Тезис: германский абсолютизм неразрывно связан с теологией и как «христианское государство» противоречит идеальной разумной (антиклерикальной) сущности государства, составляет один из основных тезисов младогегельянства. Энгельс ссылается здесь на Б. Бауэра, который обстоятельно развил эту идею. Однако Бауэр и другие младогегельянцы утверждали, что государство может быть преобразовано с помощью критики. «Гильотина, - писал Б. Бауэр, - была нужна революции, чтобы опровергнуть отсталые, развращенные элементы движения. Мы должны это сделать духовным образом». Таким образом, если Б. Бауэр ограничивался, так сказать, терроризмом чистой мысли, то Энгельс доказывает, что лишь революция, осуществляемая народом и для народа, может покончить с «христианским государством». Прусское государство не просто заражено религиозным духом, теология стала его сущностью. Здесь, следовательно, недостаточно критики, необходима революция.

Значит ли это, что Энгельс уже порывает с гегелевским и младогегельянским толкованием государства как разумного, нравственного по своей природе организма? Нет, он еще придерживается этой идеалистической формулы, используя ее, как и Маркс, для критики прусского государства как чуждого своему понятию и, значит, недостойного существования. Существование противоречащего своей собственной сущности государства обусловлено, по мнению Энгельса, тем, что прогрессирующее самосознание человечества (народный дух) вступает в конфликт с потерявшими жизненное содержание формами своего бытия и движется дальше, вперед, создавая новые, более совершенные формы.

Москве магазин офисной мебели

Офисная мебель в москве магазин офисной мебели.

officemebel.com