«Экономическо-философские рукописи 1844 года» и немарксистские интерпретации марксизма - страница 2


Маркс в «Экономическо-философских рукописях» разъясняет, что труд, производство (не только материальное, но и духовное) составляет важнейшее содержание всемирной истории, а Г. де Ман приписывает основоположнику марксизма идеалистическое воззрение, согласно которому потребности, чувства, эмоции человеческого индивида составляют основу общественно-исторического процесса. При этом явно игнорируется тот факт, что потребности человека не существуют безотносительно к истории: их многообразие, их качественная определенность обусловлены всемирно- историческим процессом и его материальной основой.

Мы намеренно столь подробно остановились на концепции де Мана, несмотря на то что она выдвинута свыше семидесяти лет назад, поскольку именно эта концепция наиболее ярко выражает стремление противников марксизма противопоставить ранние работы Маркса произведениям его сложившегося учения.

Может показаться непонятным, как это претендующие на научную основательность исследователи отваживаются противопоставлять незаконченные, фрагментарные рукописи 1844 г. такому фундаментальному произведению Маркса, как «Капитал». Но логика идеологического противостояния вынуждает противников марксизма занимать явно нелогичную позицию.

Марксистская критика буржуазного истолкования «Экономическо-философских рукописей 1844 года», так же как и противоречия, в которые впадали их интерпретаторы-антимарксисты, сделала в конце концов очевидной и для неискушенного читателя несостоятельность противопоставления молодого Маркса марксизму.

Поэтому критики марксизма вынуждены были признать, что, не будь «Капитала» Маркса и других произведений зрелого марксизма, «Экономическо-философские рукописи 1844 года» не привлекли бы столь пристального внимания чуждых (а тем более враждебных) марксизму исследователей. И тот же Маркузе, который в 1932 г. оценивал рукописи как основу для ревизии марксизма, в 1962 г. признавался: «Ранние работы Маркса... во всех отношениях представляют собой лишь предварительные ступени к его зрелой теории, ступени, значение которых не следует переоценивать».

Как же изменилось антимарксистское толкование рукописей 1844 г.? На смену противопоставлению ранних работ Маркса его последующим трудам пришло... стирание качественных различий между ними. Если раньше утверждали, что гениальные идеи молодого Маркса не получили отражения в его последующих трудах, то теперь стали доказывать, что Маркс в течение всей своей жизни пересказывал, варьируя лишь терминологию, основные положения своих ранних работ.

Сошлемся для иллюстрации этого разительного поворота на безапелляционное заявление Г.Б. Эктона: «Я мог бы сказать, что всю свою жизнь Маркс затратил на переписывание книги, первым наброском которой были парижские рукописи». Сказано намеренно грубо, с явной целью убедить читателя в том, что за четыре десятилетия упорной работы, последовавшей после рукописей 1844 г., новых идей в учении Маркса не прибавилось.

Известно, как много места занимают в исследованиях Маркса анализ, теоретическое обобщение экономического развития капитализма, исторического опыта рабочего движения. Такие его работы, как «Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 годы», «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта», статьи в «Новой Рейнской газете» и в других периодических изданиях, «Капитал» (все четыре тома), показывают, что теоретические выводы Маркса основывались на скрупулезном исследовании громадной совокупности фактов.

Все это, однако, не интересует Эктона и других противников марксизма, которые ныне утверждают, что Маркс во всех своих работах, от самых ранних до самых поздних, говорил в сущности одно и то же и, оставаясь во власти своих юношеских идей, интерпретировал в духе спекулятивной схемы экономические и исторические факты.

Р. Такер, развивая тезисы Эктона и других антимарксистов, заявляет, что «первая система Маркса», т.е. рукописи 1844 г., проливает свет на все его последующие труды. Маркс теперь, согласно Такеру, представляется «уже не социологом-аналитиком, каким он хотел быть, но прежде всего моралистом или чем-то вроде религиозного мыслителя. Старое воззрение, согласно которому «научный социализм» представляет собой научную систему, все более и более уступает место убеждению, что он в сущности есть этическая и религиозная система взглядов».

Не требуется большой проницательности, чтобы увидеть, что стирание качественных граней между ранними работами Маркса и произведениями сложившегося марксизма выполняет ту же идеологическую функцию, которой служило их противопоставление. В обоих случаях на переднем плане остаются ранние работы, в которых Маркс еще не полностью размежевался с Гегелем, Фейербахом, буржуазным гуманизмом и мелкобуржуазным социализмом. Это обстоятельство позволяет буржуазным критикам марксизма утверждать, что учение Маркса и Энгельса органически связано не с классовой борьбой пролетариата, а с идеями Гегеля и Фейербаха, что главные положения марксизма представляют собой развитие спекулятивной темы, еще в юности заимствованной у Гегеля и Фейербаха. Эта тема, как нетрудно понять, не что иное, как отчуждение.

Ж. Ипполит, работы которого о Гегеле и Марксе получили широкую известность, - один из зачинателей весьма модной в современной немарксистской философии интерпретации марксизма в духе гегелевской теории отчуждения. Он писал: «Фундаментальная идея и как бы источник всей марксистской мысли - идея отчуждения, заимствована у Гегеля и Фейербаха. Я полагаю, что исходя из этой идеи и определяя человеческое освобождение как активную борьбу человека в ходе истории против всякого отчуждения его сущности, в какой бы форме оно ни выступало, можно лучше всего объяснить марксистскую философию в ее целостности и понять структуру главного труда Маркса, "Капитала"».

Если Ипполит доказывает, что структура «Капитала» Маркса в сущности совпадает со структурой «Феноменологии духа» Гегеля, то П. Боннель идет еще дальше: его цель - «объяснить» с помощью категории отчуждения основное содержание марксистской коммунистической теории. В статье «Гегель и Маркс» этот выступающий под флагом социализма теоретик провозглашает, что гегельянство имманентно присуще марксизму, что именно гегелевская философия истории образует главное в учении Маркса, будто бы заимствовавшего у Гегеля «определенную основную концепцию человека и истории, которую он никогда не ставил под сомнение».

Эта «основная концепция», разумеется, концепция отчуждения. Игнорируя противоположность материалистических и коммунистических воззрений Маркса идеалистическим и буржуазным воззрениям Гегеля, П. Боннель утверждает, что Маркс, как и Гегель, полагал, что «жизнь человека до тех пор носит двойственный, внутренне надломленный, отчужденный характер, пока история фактически не преодолеет этого отчуждения и саморазорванности; до этого времени собственно только и продолжается история». Однако Марксово понимание реального социально-экономического отчуждения, эксплуатации трудящихся и путей их социального освобождения, отнюдь не означающего завершения истории, не имеет ничего общего с этой приписываемой ему Боннелем спекулятивной схемой.

Мы уже рассматривали отношение марксова понятия отчужденного труда (и отчуждения вообще) к гегелевской концепции отчуждения. Имеющиеся в философии Гегеля отдельные догадки относительно антагонистического характера капиталистического прогресса, разумеется, весьма далеки от экономического учения Маркса о законах возникновения и развития капиталистического способа производства. Марксов анализ капиталистического общественного строя и философская основа этого теоретического анализа - материалистическое понимание истории, не есть продолжение философии истории Гегеля.

Таковы факты. И все же критики марксизма, ссылаясь на рукописи 1844 г., настаивают на том, что марксистская политическая экономия и научный коммунизм основываются на теории отчуждения, которая, как было показано выше, сыграла роль лишь посредствующего звена в переходе от философии Гегеля к качественно иному кругу идей. Вот почему стирание качественных различий между ранними работами Маркса и его последующими произведениями есть продолжение той же идеологической линии, которой придерживались авторы, противопоставлявшие друг другу те и другие труды Маркса. Противопоставление в сущности не устраняется, несмотря на то, что от него отказываются, признают его несостоятельным. На место основных, важнейших положений марксизма по-прежнему ставятся идеи, характеризующие главным образом ранние работы Маркса.

Ж. Кальвез в объемистой монографии «Учение Карла Маркса», написанной в свойственной многочисленным католическим критикам марксизма объективистской манере, утверждает, что только понятие отчуждения составляет ключ к пониманию основных положений учения Маркса. «Существует реальное единство во всем труде Маркса, - говорил Кальвез, имея в виду «Капитал». - Философская категория отчуждения, которую Маркс еще в юности воспринял у Гегеля, составляет каркас его великого-труда периода зрелости».

И далее: «Маркс перенес тему отчуждения на уровень политической экономии. "Капитал" - не что иное, как теория фундаментального отчуждения, включающая в себя также и отчуждение в сфере экономической идеологии». С этой точки зрения учение Маркса складывается из двух основных разделов: анализа религиозного отчуждения, с одной стороны, и светского отчуждения - с другой. Религиозное отчуждение, разумеется, оказывается первоначальным феноменом человеческой жизни, корни которого выявляются уже в ветхозаветной легенде о первородном грехе.

Что же касается светского отчуждения, то его многообразные формы как материальные, так и духовные (экономика, политика, философия и т. д.), характеризуются католическим исследователем марксизма как производные секуляризированные выражения основного, религиозного отчуждения, суть которого состоит в отпадении человека от Бога, в то время как социальное отчуждение заключается в его отпадении от рода. Отсюда понятно следующее не вполне вразумительное утверждение Кальвеза: «Существо религии и религиозного отчуждения проявляется в существовании противоположности между буржуа и гражданином».

Последний раздел книги Кальвеза - «Католическая церковь и марксизм» - подытоживает интерпретацию марксизма как учения, якобы религиозного по своему основному содержанию и иррелигиозного лишь по форме. «Итак, - говорит Кальвез, - в центре марксизма находится идея революционного посредничества, которое призвано освободить человека от отчуждения и сделать возможным его примирение с природой и обществом».

Эта основная идея Маркса, поучает Кальвез, имеет христианское происхождение, ибо средоточие христианской веры образует идея божественного посредничества, осуществляемого богочеловеком. «Христос является посредником, который предполагается Марксом, Христос совершает революцию, которую должен был осуществить пролетариат». Ясно, что при такой интерпретации марксизма его содержание, которое вначале сводится к ранним работам Маркса, в дальнейшем полностью подменяется теологическим резонерством, выдаваемым, однако, за истинный смысл марксизма.

Разумеется, не все буржуазные интерпретаторы «Экономическо-философских рукописей 1844 года» приписывают основоположнику марксизма религиозное миропонимание. Но почти все они, исходя из этой ранней работы Маркса и игнорируя ее конкретное экономическое содержание, изображают марксизм в виде спекулятивной системы умозаключений, весьма далеких от фактического содержания общественно-исторического процесса.

В этой связи приятно подчеркнуть, что Маркс как бы заранее знал, с какого рода критиками предстоит встретиться его сочинению. В предисловии к рукописям 1844 г. он писал: «Читателя, знакомого с политической экономией, мне незачем заверять в том, что к своим выводам я пришел путем вполне эмпирического анализа, основанного на добросовестном критическом изучении политической экономии».

В «Экономическо-философских рукописях 1844 года», как известно, рассматриваются такие вопросы, как заработная плата, прибыль на капитал, накопление капитала и конкуренция среди капиталистов, частная собственность и труд, земельная рента, деньги и т.д. В этой связи анализируются воззрения меркантилистов, физиократов, А. Смита, Д. Рикардо и его школы, Это, собственно, и составляет основу «Экономическо-философских рукописей», исходя из которой Маркс исследует проблему отчужденного труда.

Эта-то основа и определяет выдвижение на первый план новых вопросов, которые занимали незначительное место или престо отсутствовали в учениях Гегеля и Фейербаха. Речь идет об экономической структуре капиталистического общества, господстве капитала над трудом, противоположности интересов пролетариата и интересов буржуазии, порабощении человека стихийными силами общественного развития, исторической необходимости упразднения частной собственности.

Между тем буржуазные критики марксизма, игнорируя ход мысли Маркса и фактические данные, исследование которых привело его к новым выводам, подсовывают марксизму умозрительную схему, которую они обнаруживают у Гегеля. Но все дело в том, что то понятие отчуждения, которое развито в рукописях 1844 г., носит, во-первых, антиспекулятивный и, во-вторых, материалистический характер. То обстоятельство, что в этих рукописях Маркс посвящает особый раздел обстоятельной критике гегелевской идеалистической концепции отчуждения, почему-то выпадает из поля зрения буржуазных интерпретаторов марксизма.

А между тем это-то прямо говорит о том, что Маркс сознательно противополагает идеалистической теории отчуждения свое материалистическое, конкретно-историческое понимание этого феномена. Религиозное отчуждение, о котором так много писал Фейербах, почти не рассматривается в «Экономическо-философских рукописях 1844 года», поскольку Маркс занимается главным образом исследованием материальной, экономической основы всех форм отчуждения, не только идеологических, но и политических.

На первый взгляд может показаться, что понятие отчужденного труда было создано Марксом путем наполнения конкретным экономическим содержанием гегелевского (и фейербаховского) понятия отчуждения. Но это - сугубо ошибочное представление. Суть дела состояла в том, что социалистическая критика буржуазной политической экономии позволила Марксу выявить факт отчуждения труда, который буржуазные экономисты рассматривают как естественное условие производства. «Мы исходили, - писал Маркс, - из политико-экономического факта - отчуждения рабочего и его продукции.

Мы сформулировали понятие этого факта: отчужденный, самоотчужденный труд. Это понятие мы подвергли анализу. Мы анализировали, стало быть, лишь политико-экономический факт». Маркс, следовательно, подчеркивает, что понятие отчужденного труда было получено им в результате переработки исходных положений буржуазной политической экономии. Гегелевское и фейербаховское понятие отчуждения могло лишь навести Маркса на мысль о возможности такой переработки.

Таким образом, сведение «Экономическо-философских рукописей 1844 года», а тем более всего содержания марксизма к гегелевскому учению об отчуждении, к теории отчуждения вообще есть не что иное, как утонченная попытка низвести марксизм до уровня учений, которые были им превзойдены. Симптоматично, однако, что все, кто отождествляют коммунистическое учение с теорией отчуждения, не считают нужным ответить на вопрос, почему сам Маркс уже в середине 40-х гг. подверг критике сведение конкретных проблем социализма к вопросу об отчуждении и его преодолении.

Именно в борьбе против так называемых «истинных социалистов» Маркс, как мы увидим далее, показал, что учение об отчуждении и его преодолении не является адекватной формой понимания и изложения социализма. Никто из тех, кто подменяет марксизм теорией отчуждения, не считает нужным объяснить, почему в «Капитале» Маркса понятие отчуждения играет подчиненную роль и применяется главным образом для характеристики фетишизации капиталистических производственных отношений, которые выступают как отношения вещей (и следовательно, овеществленные отношения), господствующие над людьми.

Если одни критики марксизма, истолковывая это учение как спекулятивную систему взглядов, нередко объявляют о своем согласии с «аутентичным» марксизмом, то другие его критики, проделывая ту же операцию по выхолащиванию реального содержания марксизма, провозглашают необходимость заменить марксизм теорией, основывающейся на фактах, или же призывают вовсе отказаться от целостной теории, чтобы не быть догматиками. Эта парадоксальная ситуация, когда одни буржуазные идеологи «солидаризируются» с марксизмом, а другие открещиваются от него, выявляет глубокий кризис буржуазной и мелкобуржуазной идеологии.

Противники марксизма всегда нападали на материалистическую диалектику, утверждая, что она несовместима с материализмом, в силу чего метод Маркса якобы оказывается гегелевским идеалистическим методом. «Экономическо-философские рукописи 1844 года» также были использованы в этой борьбе против материалистической диалектики как якобы новое подтверждение старой точки зрения. Неотомист Я. Гоммес, ссылаясь на рукописи 1844 г., пытается доказать, что диалектика Маркса не была до сих пор правильно понята, так как ее рассматривали то как учение об имманентном развитии объективного, то как теорию научного мышления.

Между тем, утверждает Гоммес, диалектика есть не теория развития, а теория отчуждения, которая описывает непрерывное раздвоение человеческой сущности и ее стремление преодолеть это самоотчуждение. Диалектика, пишет Гоммес, есть «путь человека из своего самоотчуждения», есть «экстатическое осуществление исторического человека», истоки которого образует «древнее мистическое псевдорелигиозное сновидение человечества».

Отношение субъект-объект, как пытается доказать Гоммес, существует лишь вследствие отчуждения, а диалектическое противоречие сводится к антитезе между человеческой сущностью и ее отчужденным бытием. Объективация труда, его опредмечивание, овеществление, истолковывается как отчуждение изначальной человеческой сущности. И все это приписывается Марксу, провозглашается вытекающим из марксовой концепции труда как деятельности, посредством которой человек изменяет внешний мир и свою собственную природу. В конечном итоге Гоммес приходит к выводу, что истинный смысл диалектики, к которому-де приближался Маркс, заключается в движении человеческого бытия навстречу своему божественному творцу, ибо основной источник отчуждения, разумеется, в первородном грехе.

Ж. Кальвез, который, как было показано выше, также сводит марксистское понимание путей преодоления отчуждения к воссоединению человека с Богом, утверждает, что у Маркса, как и у Гегеля, диалектика существует в двух формах - феноменологической и онтологической. Феноменологическая диалектика (отношение субъекта к своему отчуждению) объявляется важнейшим методологическим принципом коммунистического учения Маркса. Не только в «Экономическо-философских рукописях», но и в «Капитале» Маркса Кальвез пытается обнаружить «конкуренцию двух весьма отличных друг от друга формул диалектики - логической и феноменологической».

По существу весь исторический материализм, поскольку он исследует производительные силы, общественные отношения, политические учреждения, т.е. все те условия и формы жизни людей, которые созданы самими же людьми, сводится Кальвезом к феноменологической диалектике, наличие которой в марксизме «объясняется» тем, что Маркс-де воспринял и изложил в терминах политической экономии гегелевскую «Феноменологию духа». Что же касается диалектического материализма, то он, по утверждению Кальвеза, основывается на заимствованной из «Науки логики» Гегеля онтологической диалектике, поскольку тут речь идет о законах, присущих действительности безотносительно к существованию человека.

Кальвез оставляет открытым вопрос, какая же из этих двух форм диалектики наиболее характерна для марксизма, создавая впечатление, будто бы противоположность этих двух типов диалектики не была осознана основоположниками марксизма. Превращая исторический материализм в феноменологическую диалектику, а диалектический материализм - в диалектику онтологическую, Кальвез пытается разорвать единство марксистского мировоззрения.

Мы лишены возможности входить в обсуждение вопроса о различиях в гегелевской интерпретации диалектики в «Феноменологии духа», с одной стороны, и в «Науке логики» - с другой. Это выходит за рамки нашего исследования и, кроме того, не имеет касательства к вопросу об отношении материалистического понимания истории к диалектическому материализму. Кальвез, как и большинство буржуазных марксологов, явно искажает действительное отношение между диалектическим и историческим материализмом.

То обстоятельство, что диалектика общественной жизни в отличие от диалектики природы предполагает существование человека, не дает никакого основания для истолкования общественно-исторического процесса в духе феноменалистской корреляции субъекта и объекта. Материалистическое понимание истории предполагает не только независимую от сознания и воли людей природу, но и объективные производственные отношения, несмотря на то что последние создаются исторически развертывающейся деятельностью самого человечества.

Новейшие критики марксизма нередко утверждают, что весь предпринятый ими пересмотр учения марксизма был вызван опубликованием «Экономическо-философских рукописей». Но это, конечно, не так. С тех пор как марксизм соединился с рабочим движением, вытеснив из него в значительной мере домарксовские мелкобуржуазные социалистические теории, критика марксизма стала постоянным занятием буржуазных и мелкобуржуазных идеологов. «Экономическо-философские рукописи» были не причиной, а поводом, которым они воспользовались. Ландсгут, Майер, Маркузе, де Ман и другие истолкователи рукописей 1844 г. еще до опубликования этого сочинения критиковали марксизм и проповедовали те самые идеи якобы неклассового этического социализма, которые они затем приписывали Марксу, воспользовавшись отдельными формулировками этого замечательного, но еще не во многом недоработанного, незаконченного произведения Маркса.

Именно так и была создана легенда об «Экономическо-философских рукописях», разоблачение которой является, на мой взгляд, отнюдь не устаревшей, не утратившей своей актуальности задачей историка марксизма, как бы критически ни относился он к этому учению.

Страницы: [1] [2]