В феврале 1848 г., буквально за неделю (или полторы) до того как разразились революции 1848 г, охватившие почти всю континентальную Западную Европу, вышел составленный Марксом и Энгельсом этот первый программный документ Коммунистической партии. Правда, насчет партии необходимо уточнение.
Никакой Коммунистической партии еще не существовало. Был малочисленный тайный «Союз справедливых», переименованный благодаря настояниям Маркса и Энгельса в «Союз коммунистов», который поручил им составить программу и Устав вновь образованного тайного революционного общества. Членами «Союза коммунистов» были в основном ремесленники, преимущественно немцы, постоянно проживавшие в Париже. Незначительная часть членов «Союза» находилась в Швейцарии и Голландии.
Следует подчеркнуть, как впрочем, должно быть ясно из предшествующего изложения, что понятие «партия» вообще употреблялось Марксом и Энгельсом в весьма расширительном смысле: речь шла главным образом об идейно-политическом направлении безотносительно к вопросу об организационной структуре.
В.И. Ленин характеризует этот документ весьма общим образом, не затрагивая, по существу, его конкретного политического содержания. «В этом произведении с гениальной ясностью и яркостью обрисовано новое мировоззрение, последовательный материализм, охватывающий и область социальной жизни, диалектика, как наиболее всестороннее и глубокое учение о развитии, теория классовой борьбы и всемирно-исторической роли пролетариата, творца нового, коммунистического общества». То обстоятельство, что «Манифест» представляет собой обоснование якобы предстоящей в ближайшее время пролетарской (коммунистической) революции, т.е. важнейшее содержание этой «Программы», Ленин, по-видимому, сознательно обходит молчанием.
Главное, что привлекает Ленина в «Манифесте», - идея насильственной революции. Весь «Манифест» характеризуется им как «панегирик насильственной революции». При этом подчеркивается: «Необходимость систематически воспитывать массы в таком и именно таком взгляде на насильственную революцию лежит в основе всего учения Маркса и Энгельса». Эта крайне односторонняя оценка «Манифеста», как будет показано ниже, далеко не соответствует его действительному содержанию.
В.И. Ленин называет «Манифест» произведением зрелого марксизма. Вообще понятие зрелости применительно к научной теории является, на мой взгляд, метафорой. Но если даже согласиться с этим метафорическим определением, то, раскрывая его содержание, речь должна идти о систематически разработанной и в этом смысле относительно завершенной, сложившейся теории, что, разумеется, не исключает ее дальнейшего развития. С этой точки зрения «Манифест» никак не назовешь произведением зрелого марксизма.
Правильнее, полагаю я, считать его произведением раннего марксизма, во-первых, потому что еще не была создана марксистская политическая экономия, а во-вторых, материалистическое понимание истории, как оно изложено в «Немецкой идеологии» представляло собой скорее эскиз, чем целостное, систематическое изложение этой теории. И кроме того, нельзя не отметить, что ряд основных социально-политических положений «Манифеста» были пересмотрены Марксом и Энгельсом в их последующих трудах, которые, пользуясь метафорой Ленина, можно было бы назвать произведениями зрелого марксизма.
Все эти предварительные замечания, конечно, не имеют своей целью умалить, принизить историческое значение и теоретическое содержание этого действительно гениального произведения. Иное дело, что и гениальные произведения заключают в себе нередко серьезнейшие заблуждения, которые, впрочем, также могут быть названы гениальными.
«Манифест» начинается ставшей знаменитой фразой: «Призрак бродит по Европе - призрак коммунизма». Слово Gespenst в немецком языке означает не только «призрак», но также «привидение» (в их существование Маркс и Энгельс, как убежденные атеисты, разумеется, не верили) и также «фантом», т.е. нечто, что лишь мерещится. Поэтому синонимом слова Gespenst является слово Trugbild - картина, обманывающая взор, мнимое видение.
Все эти пояснения, однако, не ставят под сомнение тот факт, о котором достаточно говорилось в предшествующей главе: тысячи, многие тысячи европейцев, действительно считали себя коммунистами, хотя понятие «коммунизм» толковалось самым различным образом. Ленин не без основания утверждал, что накануне революций 1848 г. множество людей в Западной Европе называли себя коммунистами, но пролетарии в это множество, как правило, не входили.
В заключительной части предисловия Маркс и Энгельс уточняют свою теоретическую позицию: «Пора уже коммунистам перед всем миром открыто изложить свои взгляды, свои цели, свои стремления и сказкам (курсив мой) о призраке коммунизма противопоставить манифест самой партии».
В первой главе «Манифеста» его авторы утверждают: «История всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов». В 1886 г. Энгельс уточнил это положение в английском издании своей работы «Происхождение семьи, частной собственности и государства»: речь должна идти об истории, дошедшей до нас в письменных источниках. В этой работе Энгельс описывает доклассовое общество, его разложение вследствие появления частной собственности, которая стала причиной возникновения противоположных классов.
Речь идет лишь о двух классах, что неадекватно характеризует античное и феодальное общества. Однако сложившееся капиталистическое общество действительно характеризуется главным образом существованием двух противоположных классов - буржуазии, владеющей средствами производства и пролетариата, который является собственником лишь своей рабочей силы, что вынуждает его подчиняться власти капитала.
Маркс и Энгельс развивают и конкретизируют ранее выдвинутое ими понятие социального класса и классовой структуры общества. Каждый исторически определенный тип общества предполагает лишь ему свойственное специфическое деление на два основных класса, к которым примыкают сравнительно малочисленные другие социальные слои. Каждый класс в свою очередь состоит из различных социальных групп между которыми также существуют существенные различия и даже противоречия. Но основным противоречием, антагонизмомом является противоречие между эксплуатирующим и эксплуатируемым классом.
Это антагонистическое, т.е. непримиримое противоречие имеет многообразные формы проявления; оно носит то явный, то скрытый характер. Развитие, обострение антагонистического, межклассового противоречия, его перманентное обострение приводит к конечном счете к социальным революциям, результатом которых может быть, как правило, низвержение господствующего класса или же гибель обоих основных классов, как это было, например, в древней Греции и Риме.
Антагонизм между классами, социальные революции имеют своей основой развитие противоречия между производительными силами и общественными отношениями производства. Понятие «производительные силы», как указывалось в предшествующей главе, возникло в лоне классической буржуазной политической экономии. Основоположники марксизма не просто воспринимают это понятие, они вскрывают его многообразное содержание и делают его более определенным, конкретным.
Если с точки зрения А. Смита производительной силой является, например, лошадь, которая тащит соху, то Маркс и Энгельс считают производительными силами лишь работника, а также машины, которые он приводит в действие. Однако машины характеризуются также как средство производства (это понятие охватывает, разумеется, не только машины, но и все материальные условия производства). В этом смысле машины представляют собой, так сказать, вторичную производительную силу.
В «Манифесте» Маркс и Энгельс постоянно пользуются понятием «Производственные отношения». Этого понятия не было у классиков политической экономии. Они, разумеется, писали о существовавших в разные исторические эпохи существенно различных имущественных отношениях, но у них не было четкого разграничения между частной собственностью на средства производства и частной собственностью вообще, т.е. тем, чем владеет человек безотносительно к сфере материального производства.
Классики буржуазной политической экономии, конечно, проводили различие между наемным рабочим, крепостным и рабом. Но они склонны были рассматривать эти в высшей степени существенные различия не столько как имеющие экономический, сколько юридический статус. Основоположники марксизма впервые осмыслили положение трудящихся классов в обществе и в сфере производства, их отношение к средствам производства как общественные отношения производства (производственные отношения). Это было, несомненно, выдающимся научным открытием как в экономической, так и в исторической науке.
Маркс и Энгельс в отличие от мелкобуржуазных критиков капитализма весьма высоко оценивают прогрессивную роль этого способа производства и соответственно этому историческое значение буржуазии, как в высшей степени прогрессивную. Она уничтожила патриархальные отношения между людьми, потопила в ледяной воде эгоистического расчета религиозный экстаз, рыцарский энтузиазм, мещанскую сентиментальность. Вся эта разрушительная работа, которая представлялась радетелям феодальной старины вандализмом и вызывала ужас в сознании мелкого буржуа, была исторически необходима и прогрессивна, так как благодаря ей капитализм покончил с консерватизмом, характерным для предшествующих способов производства.
Буржуазия, подчеркивают Маркс и Энгельс, создала более могущественные производительные силы, чем все предшествующие поколения, вместе взятые. «Она впервые показала, чего может достигнуть человеческая деятельность». Однако, уничтожив феодальные производственные отношения, создав новый, более прогрессивный способ производства, обеспечивший могущественное развитие производительных сил, буржуазия походит на волшебника, который не в состоянии справиться с подземными силами, вызванными его заклинаниями. Развитие производительных сил общества выносит приговор капитализму, подобно тому как в свое время оно осудило на гибель феодальный общественный строй.
Итак, основоположники марксизма утверждают, что капитализм уже сыграл свою историческую роль. Концентрация и централизация общественного производства и частной собственности на средства производства объединила население капиталистических стран в одну нацию, с одним правительством. Этому историческому процессу соответствует консолидация классов в национальном масштабе, начало организованной борьбы пролетариата против капитала.
Капиталистическое накопление умножает ряды пролетариата, умножает материальные предпосылки для его классовой консолидации. «Таким образом, с развитием крупной промышленности из под ног буржуазии вырывается сама основа, на которой она производит и присваивает продукты. Она производит прежде всего своих собственных могильщиков. Ее гибель и победа пролетариата одинаково неизбежны».
Борьба наемных рабочих против хозяев-капиталистов начинается со времени возникновения пролетариата. Ремесленники, которые были более или менее самостоятельными, относительно независимыми производителями, хозяевами в своей производственной сфере, в течение ряда десятилетий не могут и не хотят смириться со своим новым, зависимым от капиталиста положением. Они противятся, борются на свой лад, ломают машины, которые представляются им главной причиной краха ремесленного производства.
Проходит немало времени прежде чем пролетарии осознают, что возвращение к былому, самостоятельному ремесленному производству уже невозможно. Постепенно столкновения между пролетариями и капиталистическими предпринимателями перерастают в организованные формы классовой борьбы. «А всякая классовая борьба есть борьба политическая», подчеркивает «Манифест». Это значит, что борьба пролетариата против буржуазии есть, в конечном счете, борьба за власть, необходимая пролетариату для уничтожения капиталистического строя и построения нового общества, которое навсегда покончит с эксплуатацией человека человеком, социальным неравенством и самим существованием классов.
Освободительная борьба рабочего класса, которая развертывается не только в экономической и политической сфере, но и в области идеологии ведет также к начинающемуся разложению господствующего класса, вследствие чего «небольшая часть господствующего класса отрекается от него и примыкает к революционному классу, к тому классу, которому принадлежит будущее». Однако историческая миссия пролетариата может быть претворена в жизнь лишь в результате упорной, длительной организованной борьбы этого класса против класса капиталистов, борьбы, которая в конечном счете закономерно «превращается в открытую революцию, и пролетариат основывает свое господство посредством насильственного ниспровержения буржуазии».
Политическое господство пролетариата Ленин определяет как диктатуру пролетариата. И хотя в «Манифесте» нет этого термина, Ленин утверждает, что речь идет именно о ней. «Здесь мы видим формулировку одной из самых замечательных и важнейших идей марксизма в вопросе о государстве, именно идеи «диктатуры пролетариата». Естественно возникает вопрос: тождественны ли понятия «политическое господство» пролетариата и «диктатура пролетариата»? Правомерна ли ленинская интерпретация политического господства пролетариата как диктатуры?
Понятие диктатуры довольно многозначно по своему содержанию. Диктатура имела место, например, в древнем Риме, где она «поручалась» определенному политическому деятелю сенатом на 6 месяцев, а иногда даже на два указанных срока. О диктатуре писал Ж.-Ж. Руссо, который также понимал ее не как результат насильственного захвата власти, а как волеизъявление народа в определенной критической политической ситуации, волеизъявление, которое контролирует диктатуру и ограничивает ее определенным сроком.
Подобного рода диктатура составляла существенное содержание Великой французской революции, в особенности ее якобинского периода. Так ли понимал диктатуру Ленин? На этот счет мы имеем его прямые, можно сказать, откровенные высказывания. «Научное понятие диктатуры, - писал он, - означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть».
Назвать такое определение диктатуры научным, конечно, нельзя, так как оно фактически проповедует беззаконие, но не в смысле анархии, а в том смысле, что государственная власть не считается даже с теми законами, которые она сама декретировала. История (в том числе и наша российская) знает такого рода диктатуру; в некоторых странах она существует и в настоящее время. Однако Маркс и Энгельс, как свидетельствует «Манифест», понимали завоеванную пролетариатом власть совсем по-иному. Определяя главные задачи социалистической революции, они пишут, что «первым шагом в рабочей революции является превращение пролетариата в господствующий класс, завоевание демократии».
Завоевание демократии, во-первых, говорит о том, что насильственная революция была безусловной необходимостью, так как мирным путем низвергнуть антидемократическую власть в принципе невозможно. Во-вторых, «завоевание демократии» не имеет ничего общего с диктатурой, в особенности в ее ленинском «научном» понимании.
В первом варианте «Коммунистического манифеста», написанном Энгельсом, ход социалистической революции характеризуется следующим образом: «Прежде всего, она создает демократический строй и тем самым прямо или косвенно политическое господство пролетариата. Прямо - в Англии, где пролетариат уже теперь составляет большинство народа, косвенно - во Франции и Германии, где большинство народа состоит не только из пролетариата, но также из мелких крестьян и городских мелких буржуа». И это положение убедительно говорит о том, что политическое господство пролетариата основоположники марксизма понимали отнюдь не как диктатуру.
Понятие диктатуры пролетариата впервые появляется в работе Маркса «Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 гг.». В этой связи Маркс ссылается на О. Бланки, выдающегося пролетарского революционера, который считал необходимым насильственное свержение антинародной, антидемократической власти во Франции, а затем установление на некоторое время революционной диктатуры для подавления сопротивления политической реакции. Маркс констатирует в этом произведении, что французские пролетарии поддерживают идеи Бланки, его революционный план. Он также солидаризируется с Бланки, хотя и не разделяет его концепции захвата государственной власти путем восстания, организуемого подпольной группой революционеров.
В вопросе о том, что понимали Маркс и Энгельс под диктатурой пролетариата, окончательную ясность вносит их отношение к Парижской коммуне 1872 г. В работе «Гражданская война во Франции» Маркс высоко оценивает революционный подвиг французов, характеризуя Парижскую коммуну как диктатуру пролетариата, установленную посредством всеобщего избирательного права. Такое представление о диктатуре пролетариата не имеет ничего общего ни с революционной концепцией О. Бланки, ни с родственной ей концепцией Ленина, которую он упорно приписывал основоположникам марксизма с целью оправдания своей тактики.
Следует подчеркнуть, что «Манифест», характеризуя социалистическую революцию и новые социальные порядки, имеют в виду не более или менее отдаленное будущее, а социальную программу, которую рабочий класс западноевропейских стран может и должен осуществить безотлагательно. Необходимость скорейшего уничтожения капиталистической системы вытекает, по убеждению основоположников марксизма, из того, что между производительными силами общества и капиталистическими производственными отношениями существует непримиримое, все более углубляющееся противоречие.
«Вот уже несколько десятилетий история промышленности и торговли представляет собой лишь историю возмущения современных производительных сил против современных производственных отношений, против тех отношений собственности, которые являются условием существования буржуазии и ее господства. Достаточно указать на торговые кризисы, которые возвращаясь периодически, все более и более грозно ставят под вопрос ее существование».
Это положение наглядно показывает насколько ограниченными и односторонними были в то время представления Маркса и Энгельса об экономике капитализма. Конечно, такого рода ограниченность и односторонность была свойственна не только им, но и ряду других, в том числе и экономически образованных мыслителей этого времени. Ж.Ш. Сисмонди, выдающийся швейцарский экономист и историк, подвергал критике капиталистическую систему с мелкобуржуазных позиций, пытался доказать в специальном обстоятельном исследовании экономических кризисов, что они представляют собой несомненный признак приближающегося развала капиталистической системы. Идеалом Сисмонди была эпоха, предшествующая промышленной революции в Англии, эпоха ремесленного производства.
Основоположники марксизма в противоположность Сисмонди высоко оценивали значение промышленной революции. Но экономические кризисы представлялись им, так же как и Сисмонди, свидетельством несостоятельности капиталистической системы. Поэтому они писали, что общество «располагает слишком большой промышленностью и торговлей. Производительные силы, находящиеся в его распоряжении, не служат более развитию буржуазных отношений собственности; напротив, они стали непомерно велики для этих отношений, буржуазные отношения задерживают их развитие; и когда производительные силы начинают преодолевать эти преграды, они приводят в расстройство всё буржуазное общество, ставят под угрозу существование буржуазной собственности. Буржуазные отношения стали слишком узкими, чтобы вместить созданное ими богатство».
Из всех этих высказываний Маркса Энгельса вывод однозначный: капитализм на пороге своей гибели, господству капиталистов приходит конец. Однако наряду с этими выводами и в явном противоречии с ними находятся другие, весьма важные и правильные утверждения основоположников марксизма. «Буржуазия, - пишут они, - не может существовать, не вызывая постоянных переворотов в орудиях производства, не революционизируя, следовательно, производственные отношения, а стало быть и всей совокупности общественных отношений».
Раз это так, то значит буржуазия, вопреки всем приведенным утверждениям авторов «Манифеста», остается прогрессивным классом, который не только успешно развивает производительные силы, но и изменяет, соответственно этому, производственные отношения и всю «совокупность общественных отношений» вообще. Следовательно, положения о противоречии между производительными силами и буржуазными производственными отношениями принципиально несостоятельны. Нет таких противоречий; их и не было во времена Маркса и Энгельса, когда капитализм во всех западноевропейских странах, за исключением Англии, находился еще на начальной, мануфактурной стадии своего развития. Нет противоречий между производительными силами и буржуазными производственными отношениями и в настоящее время, о чем практически свидетельствует научно-техническая революция, которая, судя по всему, становится непрерывной.
Что же все-таки побудило Маркса и Энгельса, несмотря на всю амбивалентность их рассуждений об исторических судьбах капитализма, а значит и буржуазии, категорически утверждать, что существованию капитализма и политическому господству буржуазии неизбежно будет положен конец в самое ближайшее время? «Манифест» дает ясный ответ на этот вопрос: катастрофическое снижение жизненного уровня рабочего класса, его несравненно худшие по сравнению с ремесленниками, крепостными и даже рабами положения в обществе, «современный рабочий с прогрессом промышленности не поднимается, а все более опускается ниже условий существования своего собственного класса.
Рабочий становится паупером, и пауперизм растет еще быстрее, чем население и богатство. Это ясно показывает, что буржуазия неспособна долее оставаться господствующим классом общества. Она неспособна господствовать, потому что неспособна обеспечить своему рабу даже рабского уровня существования. Общество не может более жить под ее властью, т.е. ее жизнь несовместима более с обществом».
В этих положениях основоположников марксизма истина сосуществует с заблуждением. Действительно, положение пролетариев в описываемый Марксом и Энгельсом период развития капитализма было ужасающим. Рабочий день длился по 16, а то и по 18 часов: Даже шести-семилетние дети нещадно эксплуатировались на фабриках. Заработная плата пролетариев была нищенской, жилищные условия тяжелейшие. В Лионе, знаменитом своим производством бархата, рабочие получали за свой восемнадцатичасовой рабочий день около 20 су.
В Кёльне, по данным официальной статистики, каждый четвертый житель поддерживался на средства публичной благотворительности. Даже прусские военные с тревогой говорили о плохом состоянии здоровья новобранцев. Несомненно, что не из любви к рабочему классу прусское правительство в 1828 г. запретило ночную работу детей.
Положение пролетариев в Англии - самой развитой, процветающей капиталистической стране того времени - было нисколько не лучшим, скорее наоборот. Это и питало убеждение Маркса и Энгельса в том, что капиталистический прогресс означает, вместе с тем, прогрессирующее обнищание рабочего класса. Нищенское положение пролетариев в Англии констатировал, кстати сказать, Гегель, который был весьма далек от социализма.
Следует, конечно, иметь в виду, что положение о прогрессирующем обнищании пролетариата имело своей теоретической предпосылкой представление, что капиталистический способ производства находится, так сказать, при последнем издыхании, вследствие чего не может быть речи о каком бы то ни было улучшении жизненных условий рабочего класса путем его организованной борьбы против капитала.
Если бы Маркс и Энгельс допускали, что капитализм будет существовать хотя бы на протяжении всего XIX в., они, возможно, не сделали бы таких категорических выводов, т.е. могли бы вполне допускать, что организованная борьба рабочего класса против капитала вынудит капиталистов считаться с требованиями этого класса, что привело бы к увеличению реальной заработной платы, сокращению рабочего дня и т.д. Но такой исторической перспективы основоположники марксизма не видели, принципиально не допускали.
Поэтому положение, согласно которому прогресс капиталистического производства означает вместе с тем и прогрессирующее обнищание пролетариата, осталось незыблемым убеждением Маркса и Энгельса и в последующие годы. Даже в своем главном труде «Капитале», первый том которого вышел в свет через 30 лет после «Комманифеста», Маркс продолжает обосновывать это свое положение несмотря на то, что пролетарии Англии путем своей организованной профсоюзной борьбы, используя всеобщее избирательное право, добились существенного сокращения рабочего дня, некоторого повышения заработной платы, а также улучшения условий труда.
Тем не менее, Маркс продолжил утверждать: «Чем больше общественное богатство, функционирующий капитал, размеры и энергия его возрастания, а следовательно, чем большая абсолютная величина пролетариата и производительная сила его труда, тем больше промышленная резервная армия... Но чем больше эта резервная армия по сравнению с активной рабочей армией, тем обширнее постоянное перенаселение, нищета которого прямо пропорциональна мукам труда активной рабочей армии. Наконец, чем больше нищенские слои рабочего класса и промышленная резервная армия, тем больше официальный пауперизм.
Это - абсолютный, всеобщий закон капиталистического накопления». Таким образом, правильная констатация действительного положения европейского пролетариата в первой половине XIX в., превратившись в «абсолютный» закон, стала заблуждением, на которое со времени выхода в свет первого тома «Капитала» справедливо указывали его либеральные критики, а в конце XIX в. также один из лидеров Германской социал-демократической партии Э. Бернштейн, которого ортодоксальные марксисты заклеймили как «ревизиониста». Отвергнув правильность критического анализа и пересмотра теоретических положений Маркса и Энгельса, эти ортодоксы всемерно способствовали ускоренной догматизации марксизма.
Что касается приводившихся выше заявлений авторов «Манифеста» о том, что «буржуазия неспособна оставаться далее господствующим классом», что общество «не может более жить под ее властью», то несомненный характер этих заблуждений доказан историческим фактом - прогрессивным развитием капитализма как при жизни, так и после смерти основоположников марксизма.
Отмечая заблуждения Маркса и Энгельса, которые, надо сказать, разделялись и многими их современниками, важно, однако, указать, что «Манифест» представляет собой провидческий анализ всемирно-исторического развития, гениальное предвосхищение глобализации экономики и культуры. Крупная промышленность, указывают Маркс и Энгельс, создала всемирный рынок, чему в особенности способствовало открытие американского континента. «Всемирный рынок вызвал колоссальное развитие торговли, мореплавания и средств сухопутного сообщения. Это в свою очередь оказало воздействие на расширение промышленности, и в той же мере, в какой росла промышленность, торговля, мореплавание, железные дороги, развивалась буржуазия».
В терминологии «Манифеста» нет, правда, термина «глобализация», но это обстоятельство, т.е. название описываемого Марксом и Энгельсом всемирно-исторического процесса, бесспорно, совершенно несущественно. Главное то, что описывает и анализирует «Комманифест», есть не что иное как интернационализация общественного производства, потребления, культуры в результате прогрессирующей взаимозависимости народов, государств, предприятий, находящихся зачастую в разных частях света.
«Буржуазия путем эксплуатации всемирного рынка сделала производство и потребление всех стран космополитическим. К великому огорчению реакционеров она вырвала из-под ног промышленности национальную почву». Новые отрасли производства перерабатывают сплошь и рядом сырье, привозимое из самых отдаленных стран, а продукция этих производств потребляется не только внутри страны, но и во всех частях планеты.
Маркс и Энгельс - несомненные приверженцы экономической, политической и культурной глобализации. В середине позапрошлого века они, конечно, не могли видеть негативных сторон этого процесса, которые начали проявляться лишь в эпоху монополистического капитализма. То обстоятельство, что глобализация угрожает своеобразию и самобытности национального развития многих народов и государств вследствие гегемонизма США выявилось лишь в наше время. Это, разумеется, не значит, что глобализация не является исторически-прогрессивным процессом. Ее негативные стороны, противоречия могут и должны быть преодолены.
«Комманифест» подвергает радикальной критике теоретические устои буржуазной идеологии. Эта идеология отождествляет частную (фактически капиталистическую) собственность со свободой личности, ее гражданскими правами. «Вы сознаетесь, следовательно, - заявляют основоположники марксизма, возражая идеологам буржуазии - что личностью вы не признаете никого, кроме буржуа, т.е. буржуазного собственника».
Буржуазные идеологи отождествляют собственность на средства производства и собственность вообще. Но если речь идет о средствах производства, принадлежащих ремесленникам, то этот вид частной собственности в основном упраздняется капиталистическим прогрессом. Что же касается капитала, то он не является личной собственностью и его обобществление в интересах трудящихся нисколько не угрожает развитию материального производства.
«Манифест» не предлагает конфискации всей капиталистической собственности. Пролетариат, ставший господствующим классом, должен экспроприировать лишь земельную собственность и обратить земельную ренту на покрытие государственных расходов. Введение прогрессивного налога на доходы капиталистов, которое предлагается «Манифестом», естественно, оказывается мероприятием, аналогичным частичной экспроприации капитала.
«Манифест» разоблачает слащавые разглагольствования о святости семьи, брака и отечества. Буржуазная семья существует вместе с проституцией, которая является ее необходимым дополнением. Капиталистическое государство не может быть подлинным отечеством для пролетариата. В этом смысле Маркс и Энгельс заявляют: «Рабочие не имеют отечества».
Это положение, несомненно, не отражает современной социальной реальности, поскольку рабочие Англии, Франции, Германии и любого другого капиталистического государства, будучи полноправными гражданами своей страны, несомненно, считают ее своим отечеством. Если это положение «Комманифеста» могло быть в известной степени применимо к положению пролетариев в первой половине XIX в., то оно утратило свое значение уже в конце того же столетия, когда начали возникать массовые рабочие партии, которые в борьбе с капиталом шаг за шагом добивались улучшения жизненных условий рабочего класса.
Следует вообще отметить, что в своей радикальной критике буржуазной идеологии «Комманифест» сплошь и рядом доходит до отрицания всего идейного наследия исторического прошлого. Так, например, Маркс и Энгельс утверждают: «Идеи свободы совести и религии выражали в области знания лишь господство свободной конкуренции». Если согласиться с этим утверждением, то нужно сделать вывод, что свобода совести (свобода вероисповедания) и религия должны быть отменены сбросившим ярмо капитализма пролетариатом. Но их невозможно отменить. Нельзя запретить верующим людям исповедовать свою религиозную веру.
Религия не есть «изобретение» эксплуататорских классов. Это - массовое, народное сознание. И коммунизм, стремящийся стать во главе угнетенных и эксплуатируемых, стать их надеждой на социальное освобождение, едва ли может рассчитывать на активную поддержку миллионов религиозных людей. Маркс и Энгельс, по-видимому, считали своей неотложной идейной задачей коммунистическое (в том числе атеистическое) просвещение пролетариата.
Но они, как мне представляется, заблуждались относительно того, с чего следует начать это просвещение. В этом отношении, полагаю я, Ф. Лассаль занял более правильную позицию, объявив первейшей задачей рабочего класса завоевание всеобщего избирательного права и организовав, руководствуясь этой задачей, «Всеобщий германский рабочий союз». Не случайно поэтому немецкие социал-демократы (даже те из них, которые были ортодоксальными марксистами) считали Лассаля, по существу, родоначальником социал-демократического движения.
«Коммунистический манифест» в своем радикальном отрицании буржуазной идеологии доходит до выводов, которые смыкаются с нигилизмом. Отметая либеральные фразы о свободе и справедливости, которые провозглашаются вечными истинами, «Манифест» утверждает, что коммунизм «отменяет вечные истины, он отменяет религию, нравственность, вместо того, чтобы обновить их». Эта фраза отнюдь не случайна в этом программном документе, она представляет собой повторение выводов, сделанных в «Немецкой идеологии».