Термин «периферия» имеет смысл только в рамках парной антиномии «ядро (центр) — периферия». Она относится к экономическим отношениям, имеющим пространственные характеристики. Эта пара терминов с давних пор используется в социальных науках, однако до последнего времени она имела скорее метафорический, чем «пространственный» смысл и прилагалась к социальным и политическим, а не экономическим феноменам.
Такой пробел нельзя объяснить чисто семантически: мы не можем сказать, что в предшествующий период существовала иная, близкая по смыслу концепция. Проблема носит более фундаментальный характер. Основное течение в экономической мысли XIX столетия — как классическая и неоклассическая экономическая теория, так в значительной мере и марксизм — не уделяло внимания пространственным аспектам экономической деятельности (за исключением случаев, когда факторы пространственного размещения могли воздействовать на цены факторов производства).
Разумеется, признавалось, что величина транспортных издержек оказывает влияние на величину совокупных издержек; кроме того, было очевидно, что факторы размещения могут обусловить преимущества, порождающие природную ренту. Месторождения минеральных ресурсов и водные ресурсы, которые можно было бы использовать для получения энергии посредством устройства плотин, в одних местах имеются в наличии, а в других — отсутствуют.
Вследствие этого фактор пространства не рассматривался как теоретически существенный; считалось, что он представляет собой экзогенную переменную, которую следует принимать во внимание в текущей хозяйственной деятельности, однако за ним не признавался статус неотъемлемой характеристики функционирования экономической системы.
Классическую формулировку такой точки зрения можно найти в теории сравнительных издержек. И Англия, и Португалия обладают определенными естественными преимуществами, которые, если вспомнить пример, приводимый Рикардо, побуждают Португалию обменивать производимое ею вино на производимое в Англии сукно, даже если издержки производства сукна в Португалии ниже, чем в Англии. О Метюэнском договоре в данном примере не говорится ни слова.
Нельзя сказать, что никто не поднимал вопроса об обусловленности естественных преимуществ экономическими и политическими решениями, которые сами по себе являются интегральной частью экономического поведения. Этот вопрос, к примеру, занимал центральное место в теоретическом направлении, направленном на обоснование протекционизма. В роли наиболее видного выразителя подобных взглядов в XIX в. выступал Фридрих Лист. Аргументы протекционистов заключались в том, что структура сравнительных преимуществ определяется социальными факторами, а потому государственная политика может и должна использоваться для преодоления существующих в данной сфере диспропорций.
Однако необходимо сделать два замечания по поводу указанного протекционистского направления в теории. Во-первых, оно всегда рассматривалось в качестве маргинального представителями ведущих центров академической экономической науки, и даже в тех случаях, когда ее подходы принимались во внимание, государственной политике опять-таки отводился статус экзогенной переменной.
Во-вторых, протекционистская точка зрения не только не подрывала, но, наоборот, подкрепляла ключевое для основного течения представление о параллелизме и теоретической независимости траекторий развития групп государств (обществ, экономик), каждое из которых в отдельности управляется одними и теми же экономическими законами.
В межвоенный период мировая аграрная депрессия, зародившаяся еще в начале 1920-х годов, обусловила возрождение интереса к протекционистскому теоретическому направлению — особенно в тех странах, где одновременно выполнялись три условия: доминирование сельскохозяйственного производства, скромные размеры промышленного сектора и достаточно развитое научное сообщество.
Тремя географическими регионами, для которых в наибольшей степени было характерно сочетание этих условий, являлись Восточная Европа, Латинская Америка и Индия; во всех этих регионах появились работы, посвященные рассматриваемой проблематике. Однако эти работы оказали очень незначительное влияние на проводимую соответствующими государствами политику и еще меньшее влияние — на мировое научное сообщество.
Ситуация изменилась после 1945 г. Хотя мировой экономический подъем, без сомнения, способствовал укреплению позиций фритредерской идеологии, появление на политической арене стран третьего мира привело к тому, что под вопрос оказался поставлен — если использовать терминологию 1970-х годов — существующий «мировой экономический порядок». Именно в этих условиях произошло формирование концепции периферии, впервые выдвинутой в работах Рауля Пребиша и его коллег из Экономической комиссии ООН по Латинской Америке.
Исходный тезис Пребиша подчеркивал значение «структурных» факторов, обусловливающих феномен, который в 1950-е годы называли «экономической отсталостью». Пребиш утверждал, что страны периферии главным образом выступают в роли экспортеров сырья в промышленно развитые «страны ядра»; при этом условия торговли стран — экспортеров продукции первичного сектора в долгосрочном периоде имеют тенденцию к ухудшению.
Пребиш сделал вывод о двух основных следствиях такой взаимосвязи. По его мнению, существует порочный круг, не позволяющий странам периферии преодолеть отставание в уровне производительности и уровне нормы сбережения от промышленно развитых стран. Кроме того, страны периферии оказываются неспособными воспользоваться выгодами от того роста производительности, который может быть достигнут в их экономиках.
Объяснение при этом носило «структурный» характер, поскольку именно социополитические структуры оказывают влияние на рынок и даже формируют его, а потому в известной (быть может, в решающей) мере определяют характер рыночных преимуществ. Экономики промышленно развитых стран являются «самоподдерживающимися» в отличие от экономик отсталых стран, которые функционируют в роли периферии по отношению к экономическим центрам. Силы мирового рынка обеспечивают поддержание такого нежелательного «равновесия». Выводы для государственной политики в этих условиях вполне очевидны.
Поскольку «нормальное» функционирование рынка гарантирует лишь воспроизводство указанной зависимости, необходимы государственные меры, направленные на ее преодоление. Ключевая практическая рекомендация заключается в проведении индустриализации на основе импортозамещения. Долгосрочные выводы, однако, носят более фундаментальный характер.
В отличие от схемы Рикардо аргументация Пребиша подчеркивает, что структура международной торговли определяется в существенной (а быть может, и в преобладающей) мере политическими решениями, а потому и изменение ее может быть достигнуто путем изъявления политической воли. Или, в более общей формулировке, зависимость структуры «мирового рынка» от мировой политической структуры является более сильной, чем зависимость обратного характера.
Рассмотренный ключевой тезис был подхвачен и подвергнут дальнейшей разработке большим числом экономистов и представителей других социальных наук прежде всего в Латинской Америке, а также в странах Карибского бассейна, в Индии и Африке. Он также оказался в центре внимания группы специалистов в области социальных наук, работающих в Европе и Северной Америке (хотя следует заметить, что научные интересы многих из этих специалистов были сконцентрированы на проблемах стран, которые сейчас называются странами третьего мира).
Одним из первых представителей данной группы был Ханс Зингер, главная работа которого была опубликована в 1950 г. одновременно со знаменитым докладом Пребиша. По этой причине рассматриваемая точка зрения часто именуется тезисом Пребиша — Зингера.
В 1960-е годы на основании тезиса Пребиша возникла доктрина, получившая название «dependista», поскольку она делала акцент на «зависимое» (dependent) положение периферийных районов (по сравнению с более «автономными» зонами) в рамках более широкой системы экономических связей. Основным объектом критики сторонников данной доктрины стала господствующая теоретическая модель основного течения, которая получила название «теории модернизации» или «девелопментализма».
Девелопментализм основное внимание уделяет вопросу о том, как «отсталые» страны могут включиться в процесс «развития». При этом девелопментализм опирается на ряд предположений. Развитие обусловлено определенной комбинацией страновых характеристик (по поводу того, какие именно это характеристики, бушевали бурные споры). Все страны могут двигаться по единой траектории развития, коль скоро они смогут обеспечить необходимую комбинацию характеристик, — в этом смысле рассматриваемая доктрина отличалась верой в возможность совершенствования мира.
Существует определенная последовательность развития. Последнее предположение часто именуется теорией стадий. Наибольшее влияние из всех работ, следующих в русле теории стадий, оказала книга У. Ростоу «Стадии экономического роста». Девелопментализм возник как экономическая доктрина, однако вскоре представители иных наук начали проводить параллели с процессами политического и социального развития. Вокруг проблемы связей между различными «аспектами» развития разворачивались бурные дискуссии, которые в немалой степени стимулировали так называемый междисциплинарный анализ.
К 1960-м годам девелопментализм стал доминирующим направлением в мировой научной мысли, особенно во всех дискуссиях по проблемам стран третьего мира, или «отсталых» стран. Объектом критики со стороны Пребиша была классическая идеология свободной торговли. «Второе поколение» теоретиков, занимавшихся проблематикой периферии — сторонники доктрины «dependista» в 1960-е годы, — направили острие своей критики против «девелопменталистов», хотя многие из последних к тому времени уже признали оправданность определенного государственного вмешательства в экономику.
К этому второму поколению принадлежали главным образом исследователи из стран Латинской Америки — особо среди них следует отметить Ф. Кардозу, Т. Душ Сантуша, Селсо Фуртадо, Руи Мауро Марини, О. Зункеля, Р. Ставенхагена; однако были среди них представители и других стран — Ллойд Бест (Тринидад), Самир Амин (Египет) и Уолтер Родни (Гайана).
Все эти ученые так или иначе выступали против положений теории модернизации и особенно против представления о том, что страны третьего мира должны «повторить» европейско-североамериканские модели развития путем более или менее точного копирования политического курса, проводимого в данное время (или проводившегося в прошлом) теми странами, пример которых можно назвать «успешным».
Вклад Андре Гундера Франка в теоретические разработки «второго поколения» заключается в том, что он четко артикулировал два аргумента, которые, хотя и присутствовали в работах его коллег, не были должным образом акцентированы и не получили широкой известности. Суть первого аргумента отражена в выдвинутом Франком термине-лозунге «развитие отсталости». Иными словами, отсталость — это не «неразвитость», т.е. некая исходная докапиталистическая или досовременная стадия бытия, а следствие исторического процесса мирового развития, ведущего к установлению взаимозависимости между ядром и периферией.
Отсюда следует, что дальнейшее расширение и углубление разделения труда в мировом масштабе приведут не к национальному развитию, как утверждали девелопменталисты, а к усугублению отсталости стран периферии. Очевидно, что политические рекомендации, опирающиеся на две указанные позиции, прямо противоположны друг другу.
Второй аргумент направлен не против сторонников теории модернизации, а против так называемых ортодоксальных марксистов. Чтобы понять суть данного аргумента, бросим взгляд на историю марксистской теории. Примерно с 1875 г. стал складываться вариант марксистской теории, который занял доминирующие позиции в двух крупнейших мировых организационных структурах — Втором и Третьем интернационалах; он в решающей мере отражал теоретический вклад Германской социал-демократической партии (примерно с 1875 по 1920 гг.) и партии большевиков, впоследствии — Коммунистической партии Советского Союза (примерно с 1900 по 1950 гг.). Вопрос о том, следовала ли эта версия марксизма логике теории самого Маркса, — это другой вопрос, который не имеет никакого отношения к рассматриваемой проблеме.
Поскольку и Второй, и Третий интернационалы были ориентированы на завоевание государственной власти, де факто единицей экономического анализа стало государство, и в этом отношении какие- либо реальные отличия от неоклассических моделей экономического развития отсутствовали. Более того, при Сталине была создана жесткая стадиальная модель «способов производства», по структуре аналогичная модели Ростоу, хотя в деталях этих моделей наблюдалось радикальное различие.
На протяжении периода 1875-1950 гг. проблемы структуры всемирного капиталистического развития исчезли из ортодоксально-марксистских теоретических разработок или отошли в них на второй план; исключением был короткий период, связанный с Первой мировой войной, когда эти проблемы на непродолжительное время оказались в поле зрения таких марксистов, как Отто Бауэр, Николай Бухарин, Роза Люксембург, и — отчасти — Ленин. К 1920-м годам все дискуссии в данной области прекратились, и до 1950-х годов коммунистические партии в странах Латинской Америки (так же, как и везде) строили на основании ортодоксальной этатистской теории очень специфические политические рекомендации. Логика была следующей.
Феодализм предшествует капитализму, который в свою очередь предшествует социализму. Латинская Америка до сих пор находится на стадии феодализма. На повестке дня стоит вопрос о прогрессивном развитии национального капитализма. Следовательно, коммунистические партии должны вступить в альянс с национальной буржуазией с целью ускорения национального развития, откладывая на будущее реализацию планов «социалистической революции».
Сторонники доктрины «dependista» указывали на то, что подобные рассуждения ведут фактически к тем же самым политическим выводам, что и рассуждения девелопменталистов — сторонников теории модернизации. Поскольку конец 1960-х годов был также периодом ослабления напряженности в отношениях между СССР и США, они рассматривали теоретическую «конвергенцию» как следствие политической конвергенции, одной из предпосылок которой, в свою очередь, являлась ранее не привлекавшая к себе внимания общность фундамента теоретических построений.
Популяризации концепции «периферии» в духе доктрины «dependista» способствовали две теоретические работы, которые претендовали на принадлежность к марксистскому направлению в экономической теории, однако в обоих случаях бросали вызов «ортодоксальной» марксистской экономической теории. Первой работой была непосредственно вдохновленная работами сторонников доктрины «dependista» книга П. Барана «Политическая экономия роста», вышедшая в свет в 1957 г. (на русском языке издана под названием «К экономической теории общественного развития»).
Баран модифицировал концепцию прибавочного продукта, введя различие между «фактическим» и «потенциальным» экономическим излишком, указывая при этом, что капитализм не только обусловливает специфическое распределение фактического экономического излишка, но и препятствует созданию потенциального экономического излишка. Это последнее обстоятельство, по мнению Барана, характерно для всей капиталистической системы, однако одним из важнейших его проявлений является закрепление «отсталости» экономически слаборазвитых стран.
Вторым вызовом ортодоксальному марксизму стала книга А. Эммануэля «Неэквивалентный обмен», опубликованная в 1969 г. Автор начал наступление на рикардианскую теорию сравнительных преимуществ, отметив, что лежащая в ее основе предпосылка об отсутствии мобильности факторов производства никогда прежде не подвергалась сомнению даже марксистами.
Признавая свойство мобильности в международном масштабе за капиталом, но не за трудом, Эммануэль сделал вывод о том, что уровень заработной платы определяет уровень цен, а не наоборот. В условиях международных различий в уровнях заработной платы и отсутствия международной мобильности труда международная торговля предполагает неэквивалентный обмен, поскольку в товарах, имеющих одинаковую цену и обеспечивающих одинаковую норму прибыли на капитал, воплощено неодинаковое количество труда.
Данная теория, таким образом, подвергает ревизии идею о том, что трансферт экономического излишка имеет место только в процессе производства, а фактор пространства не играет при этом никакой роли. То обстоятельство, что товары пересекают национальные границы, имеет ключевое значение для теории неэквивалентного обмена.
Дальнейшему усложнению проблемы способствовали две дискуссии, вначале развивавшиеся независимо друг от друга. В конце 1950-х годов между М. Доббом и П. Суизи развернулись публичные дебаты (в которых участвовали также и другие исследователи) по поводу так называемого перехода от феодализма к капитализму в Западной Европе в начале Нового времени. Разногласия возникли по многим вопросам, касающимся, в частности, датировки перехода, его движущих сил, а также самих дефиниций феодализма и капитализма.
Одним из результатов этих дебатов явился пересмотр определения феодализма; значение такого пересмотра обусловливалось тем, что во многих периферийных зонах усматривалось наличие «феодальных» характеристик. Когда в конце 1950-х и в 1960-х годов развернулась новая дискуссия о природе (да и о самом существовании) «азиатского способа производства», споры разгорелись с новой силой. По мере расширения дискуссии во все большей мере стало подвергаться сомнению разделение факторов на «внутренние» и «внешние» (по отношению к нации/государству/обществу), имеющее столь фундаментальное значение как для ортодоксального марксизма, так и для неоклассического направления.
Вторая дискуссия носила чисто политический характер и была очень далека от академических кругов. Это были загадочные, почти эзотерические «дебаты» между советским и китайским партийными аппаратами по поводу гипотетического перехода от социализма к коммунизму. Они также имели место в 1950-е годы. Вопрос заключался в том, должны ли государства совершать такой переход поодиночке или все вместе. Данный вопрос предполагал также различия в выборе единицы анализа. Позиция, занятая Китаем, впоследствии получила далеко идущее развитие, которое в конце 1960-х годов получило название «идей Мао Цзедуна».
В 1970-е годы эти направления анализа проблематики «периферии» и смежных вопросов пересеклись. Термин «dependista» исчез. Некоторые начали говорить о «миросистемном анализе». Взаимоотношения между ядром и периферией стали определяться как описание «осевого» разделения труда в капиталистическом мире-экономике. Ядро и периферия стали пониматься не столько как взаимосвязанные географические зоны, сколько как взаимосвязанные процессы, находящие отражение в географической концентрации.
Одним из главных следствий этих процессов является формирование государств в рамках межгосударственной системы. Под межгосударственной системой можно понимать политическую надстройку капиталистического мира-экономики. Этот мир-экономика является исторически сложившейся социальной системой, социально-обусловленным целым, сформировавшимся благодаря различным обстоятельствам своей истории. Вся эта структура рассматривается в качестве детерминанта параметров капиталистического мирового рынка.
По мере инкорпорации в данную систему новых географических зон большинство из них приобретало периферийный статус. Это означает, что различные действующие в мировом масштабе механизмы (политические, финансовые и культурные) делают для отдельных предпринимателей выгодным такое географическое разделение производственного процесса, при котором в некоторых географических регионах возникает непропорционально высокая концентрация периферийных процессов (т.е. процессов, требующих больших затрат труда и использования сравнительно дешевой рабочей силы).
Это обусловлено вовлеченностью рабочей силы в этих регионах в семейные (как правило, реорганизованные) структуры, в рамках которых доходы, полученные человеком на протяжении его жизни от труда по найму, составляют лишь незначительную долю совокупных реальных доходов.
Хотя государственная политика может оказать влияние на описанные взаимосвязи, способность любого отдельного государства повлиять на ситуацию ограничена его позицией в межгосударственной системе и поэтому в существенной мере зависит от изменений баланса сил. В межгосударственной системе периоды господства единственной державы-гегемона предсказуемым образом чередуются с периодами острой конкуренции между несколькими мощными державами.
Кроме того, возможность государств воздействовать на процесс «периферизации» рассматривается как функция циклических ритмов мира-экономики, в рамках которых, как полагают, сменяются (опять-таки предсказуемым образом) периоды экспансии и стагнации.
Регулярные циклические ритмы и изменения условий межгосударственной системы обусловливают непрерывное, но ограниченное по масштабу изменение экономической роли конкретных географических зон в рамках системы, не обязательно затрагивая базовую структуру взаимосвязей между ядром и периферией.
Утверждалось, наконец, что географическая концентрация различных хозяйственных процессов является тримодальной, а не бимодальной, поскольку во все времена существовали и существуют также полупериферийные зоны, под которыми понимаются регионы с примерно равным соотношением хозяйственных процессов, характерных для ядра и для периферии.
Разработка концепции периферии, таким образом, была связана с резкой теоретической критикой экономических парадигм, сложившихся в XIX столетии. Концепция не избежала контратак со стороны трех главных групп оппонентов. К ним относились, разумеется, сторонники теории модернизации/девелопментализма, большинство из которых были кейнсианцами; еще более активными были выступления так называемых неолибералов (особенно язвительной была критика, с которой выступил П.Т. Бауэр); и, наконец, следует упомянуть об «ортодоксальных» марксистах.
В последние 20 лет концепция периферии служила главным образом полемическим целям. Чтобы доказать полезность этой концепции, ее сторонники в настоящее время должны более четко сформулировать ключевые взаимосвязи трех антиномий капиталистического мира экономики: международного разделения труда между ядром и периферией; чередования фаз подъема и спада в длинных циклических волнах и чередования периодов гегемонии и конкуренции в межгосударственной системе.