Дар в соответствии с определением Краткого Оксфордского словаря — это «добровольная передача собственности; отданная вещь, подарок». С точки зрения большинства экономистов, особенно тех, кто знаком только с индустриальной капиталистической экономикой, — это все, что необходимо знать о дарении: совершенно ясно, что представляет собой обмен дарами, и ничто здесь не требует дополнительных объяснений. Единственная проблема, которую создает перед экономистами феномен обмена, — это проблема «ценности», возникающая в контексте товарного обмена.
Но антропологи, исследуя феномен обмена, ставят вопросы о природе обмена дарами. Эти вопросы составляют ядро всей дисциплины и часто находятся в центре теоретических дискуссий. Антропологи обращают внимание на то, что, хотя подарки кажутся добровольными, бескорыстными и спонтанными, фактически они, наоборот, обязательны и продиктованы интересами. Антропологи стремятся понять то обязательство, которое лежит в основе дарения: в чем состоит принцип, согласно которому следует расплатиться за полученный подарок? Что в отданной вещи заставляет получателя расплатиться за нее?
Очевидно, что одна и та же экономическая категория — обмен — имеет совершенно различные значения для разных людей. Более того, противоположные понимания процесса обмена породили различные теоретические традиции. Причина этого лежит в тех исторических условиях, в которых развивались антропология и экономическая теория как академические дисциплины. История экономической мысли должна восприниматься в контексте развития меркантилизма и промышленного капитализма в Европе, а развитие антропологической теории связано с империалистической экспансией европейского капитализма, и особенно с колонизацией Африки и Тихоокеанского региона в конце XIX в.
Тот факт, что в центре внимания экономистов был товарный обмен, в то время как антропологи в основном занимаются обменом дарами, просто отражает коренные различия между организацией европейской экономики и экономических систем стран Африки, Тихоокеанского региона и им подобных. Данные, собранные антропологами в этих странах за последнее столетие, совершили революцию в нашем понимании племенной экономики и теории дарения; их теоретическое отражение составляет важный вклад в теорию сравнительного анализа экономических систем, а также в теорию развития и слаборазвитости.
Антропологическая литература ведет нас далеко за пределы поверхностного определения дара, почерпнутого из энциклопедического словаря; возникают важные вопросы, казалось бы, о не связанной с этим проблеме раковин, используемых в качестве денег; кроме того, интересно, что в антропологии мы возвращаемся к первоначальным значениям слова «дар» — «плата за жену», «свадьба», которые можно найти в Оксфордском словаре этимологии английского языка.
Антропологические аспекты дарения впервые начали исследоваться в конце XIX в.; к окончанию Первой мировой войны уже было собрано большое количество информации. Наиболее впечатляющие отчеты поступили от исследователей индейцев племени Квакиутль с северо-западного побережья США и меланезийцев, живущих в районе залива Милна (Папуа — Новая Гвинея). В племени Квакиутль существует обрядовая система уничтожения большого количества ценного имущества (в основном одеял) — она называется «потлач».
В соответствии с этой системой престиж личности тесно связан с дарением, передачей: будущий «большой человек», или «вождь», вынужден отдать или уничтожить все, чем он владеет. Основные принципы системы «потлач» — конкуренция и антагонизм, и люди соревнуются друг с другом, пытаясь отдать больше чем другие, чтобы иметь больший престиж. Статус отдельных индивидуумов и целых кланов определяется в этой «войне собственности». В Папуа — Новой Гвинее, «классическом» ареале конкурентного дарения, «война подарков» происходит путем дарения пищи, а также раковин различной формы и размеров, которые не разрушаются, а передаются другим людям теми, кто пытается повысить свое положение в обществе.
Такие «сделки» совершаются в соответствии с целыми сводами правил, которые ученые еще только начинают постигать. В большинстве сообществ Папуа — Новой Гвинеи нет четкой, закрепленной структуры, члены общин не имеют закрепленного социального статуса, и эгалитарная идеология новогвинейских сообществ подразумевает, что соревновательное дарение скорее связано с поддержанием равенства, чем со стремлением к доминирующему положению. Поддержание равенства, как указал Фордж, — это очень тяжелая задача, требующая постоянных усилий и бдительности: совершенного баланса достичь невозможно, поскольку процесс обмена даров имеет временное измерение и в его ходе возникает неравенство статусов.
Может быть, наиболее сложная система обмена дарами — это денежная система острова Росселя. Впервые она была описана Армстронгом, а недавно была повторно изучена Липом. На острове Росселя существует два типа первобытных денег: ндап и ко. Один ндап представляет собой полированный кусок раковины толщиной несколько миллиметров, площадью от 2 до 20 см2 приблизительно треугольной формы.
Один ко — это 10 ракушек чама приблизительно одинакового размера и толщины с маленькими дырочками посередине, чтобы раковины можно было связать друг с другом. Раковины каждого типа подразделяются на 40 и больше иерархических подгрупп. Что необычно, эти подгруппы характеризуются скорее не ценностью, а рангом: они соотносятся не кардинально, а ординально. Например, соотношение большой и маленькой раковин ндап скорее аналогично разнице между тузом и двойкой червей, чем между долларом и центом.
Публикация Армстронгом в 1928 г. книги по этнографии острова Росселя и классическое описание Малиновским системы «кула» — обмена дарами между островами — вызвали взрыв споров по поводу природы ракушечных денег, которые до сих пор не утихли. Эти споры ведутся не из «антикварского» интереса к архаичным денежным системам, а из-за того, что системы обмена дарами до сих пор процветают несмотря на то, что они встроились в мировую капиталистическую экономику. Так, на острове Росселя предметом дарения являются не только ндап и ко, но и раковины чама, используемые в процветающем межостровном процессе обмена дарами; спрос на последние так стремительно возрос, что остров Росселя превратился в основного рыночного производителя и экспортера раковин чама.
Эти факты порождают важные вопросы о разнице между обменом дарами и товарным обменом, а также теоретические и эмпирические вопросы о природе их взаимодействия. Неоклассическая экономическая теория освещает этот вопрос с помощью универсалистской субъективистской концепции «блага» — категории, которая по определению не может объяснить партикуляристскую и объективную природу дарения и товарного обмена.
«Дар» в связи с этим становится «традиционным благом», и для его отделения от «современного блага» используются весьма сомнительные психологические критерии. Например, Айнциг утверждает, что «интеллектуальный уровень» представителей племенных обществ «гораздо ниже, и их менталитет коренным образом отличается от нашего». Стент и Уэбб доказывают, что «традиционные» потребители в Папуа — Новой Гвинее достигают точки высшего «блаженства» на своих кривых безразличия.
Следующая трудность, которую экономисты испытывают, сравнивая экономические системы, причем не только экономисты неоклассического направления, связана с их привычкой начинать изложение с анализа бартера на «ранних и грубых стадиях развития общества». Бартерное хозяйство в этих теориях — плод евроцентристскош воображения, не имеющий ни малейшего сходства с тем, что действительно представлял собой племенной хозяйственный уклад. Экономические антропологи уже более 50 лет доказывают это положение, но без особого успеха. Необходима эмпирически обоснованная компаративистская экономическая теория. Основы такой теории были заложены Марксом, но усилившееся влияние неоклассической теории помешало дальнейшему развитию компаративистики в рамках экономической науки. Продвижение теории осуществлялось извне — антропологами, социологами и историками экономики.
Выдающимся вкладом в литературу XX в. стала работа Мосса «Дар: формы и функции обмена в архаических обществах», впервые опубликованная на французском языке в 1925 г. под названием «Очерк о даре, архаической форме обмена» в издававшемся Дюркгеймом журнале. Мосс был племянником Дюркгейма и стал ведущей фигурой во французской социологии после смерти дяди. Его очерк о дарах — замечательное научное произведение.
Автор не только проанализировал все существующие этнографические данные о дарении в Меланезии, Полинезии, Северо-Восточной Америке и других регионах, но и исследовал литературу Древнего Рима, Индии классического периода и германских народов. Очерк завершается критикой западного капиталистического общества, основанной на моральных, политических, экономических и этических выводах из проведенного анализа.
Ключ к пониманию дарения — в осознании того, что в племенных экономиках вещи производятся неотчужденным трудом. Это создает особую связь между производителем и продуктом, связь, которая разрушается в капиталистическом обществе, основанном на отчужденном наемном труде. Анализ Мосса фокусировался на «неразрывной связи» между людьми и вещами в экономических системах, построенных на дарении; он доказывал, что «отдать что-то — значит отдать часть самого себя».
Поэтому дары становятся олицетворением «духа» дарителя, и эта «сила» подаренной вещи вынуждает получателя дара ответить на него. Этого нет в нашей системе собственности и обмена, основанной на четком разграничении людей и вещей, т.е. отчуждении. Наемный работник в капиталистическом обществе делает «дары» без ответа. Таким образом, капитализм, с точки зрения Мосса, — это система невзаимного обмена дарами, когда получатели даров не обязаны дарить что-то в ответ.
Такой анализ наемного труда имеет много общего с теорией Маркса. Однако Мосс сделал из него совершенно иные политические выводы. Он выступал за капитализм всеобщего благосостояния, где государство обеспечивало бы компенсацию рабочим за их дары.
Характерной чертой работы Мосса, так же, как и других ранних теорий дарения, был эволюционный подход, в рамках которого анализировались этнографические данные. Племенные экономические уклады, исследуемые антропологами, рассматривались как живые ископаемые европейской предыстории, откуда и применение терминов «архаический», «примитивный». Кроме того, ранние теоретики были заинтересованы только в сравнительном изучении экономических систем. В той степени, в какой ученые занимались проблемой благосостояния, они имели в виду благосостояние жителей Европы и не интересовались политикой, преследующей цель развития народов, живущих в условиях племенных обществ.
Другой выдающийся теоретик в той же эволюционной традиции — французский ученый Клод Леви-Стросс. Его теория дарения изложена в работе «Элементарные структуры родства». Как и указанная книга Мосса, это произведение содержит энциклопедический обзор этнографической литературы. В центре внимания автора — брак. В духе давней антропологической традиции он поддерживает концепцию брака как обмена женщинами. Новым является утверждение о том, что женщины являются «высшим даром», а табу на инцест — ключом к пониманию обмена дарами. Всеобщий запрет браков между близкими родственниками, как доказывается в этой работе, лежит в основе обязательства отдавать, обязательства получать, а также обязательства дарить что-либо в ответ.
Теория Леви-Стросса — аналитический синтез буквально тысяч этнографических отчетов об аборигенах Австралии, Азии и Океании. Согласно Леви-Строссу, первоначальной, или наиболее примитивной, формой обмена дарами был «ограниченный» обмен, когда две половины населения обменивались сестрами для заключения брака; второй формой стал «отложенный» обмен, когда за отданную женщину в следующем поколении возвращалась ее дочь; наиболее продвинутой формой стал «обобщенный» обмен, когда один клан отдает женщин другому, никого не получая взамен, а замкнутость системы обеспечивается круговым дарением.
Параллельно переходу от одной формы к другой развивались другие сферы обмена дарами, выступавшими в качестве символических заменителей женщин. Они были нужны для поддержания брачных связей, стремительно расширяющихся в связи со сменой ограниченного обмена обобщенным. Движение от брака к обмену есть аспект противоположного движения от обмена к браку. Леви-Стросс рассматривает непрерывно происходящий процесс перехода от войны к обмену и от обмена к смешанным бракам как осуществление перехода от враждебности к сотрудничеству и от страха к дружбе.
Теория Леви-Стросса вызвала много критических отзывов; один из принципиальных оппонентов назвал ее «в большой степени заблуждением». Однако, несмотря на возможные недостатки, эта теория смогла установить важную связь между дарением и социальной организацией родственных связей и брака. Иными словами, это связь между обязанностью дарить и получать подарки и биологической и социальной основой воспроизводства человечества.
В то же время, когда Леви-Стросс разрабатывал свою теорию даров, историк экономики Карл Поланьи, автор классического произведения «Великая трансформация», подошел к проблеме с другой стороны. Предметом его исследования было возникновение «саморегулируемого рынка»; чтобы постигнуть те «необычайные предпосылки», которые лежали в его основе, Поланьи на основе этнографических и исторических фактов развил сравнительную теорию экономических систем.
Карл Поланьи справедливо заметил, что «парадигма занимающегося бартером дикаря» Смита, принимаемая в качестве аксиомы многими учеными, препятствует правильному пониманию нерыночной экономики. В племенной экономике, как пишет ученый, склонность к обмену не проявляется; труда за плату в принципе не существует; стремление к прибыли запрещено, а дарение объявлено добродетелью. Чем же тогда гарантируются производство и распределение? Поланьи посвятил ответу на этот вопрос всего десять страниц своей книги, но глубина и проницательность его выводов оказали значительное воздействие на развитие антропологической мысли.
Поланьи доказывал, что племенная экономика строится на основе двух принципов: взаимности и перераспределения. Принцип взаимности применяется в основном в области семейных и родственных отношений, и этот широкий принцип помогает обеспечивать как производство, так и жизнеспособность семьи. Принцип перераспределения относится к процессу, в рамках которого основная часть всего, что произведено в обществе, отправляется на хранение к вождю. Эти продукты перераспределяются на общественных пиршествах и плясках, когда жители развлекаются вместе с представителями соседних районов.
Названные принципы могут применяться благодаря симметричной и пространственно-централизованной организации племен. Племена, пишет Поланьи, имеют симметричную структуру, а на этой двойственности социальной структуры базируется система взаимности (система ограниченного обмена подарками Леви-Стросса также предполагает двойственность социальной организации). Основу перераспределения составляет институт территориальной централизации.
К этим двум принципам Поланьи добавляет третий — ведение домашнего хозяйства, т.е. производство ради потребления, основанное на самодостаточности хозяйства, и утверждает, что все известные экономические системы до конца феодализма были построены по одному из трех принципов — взаимности, перераспределения или ведения домашнего хозяйства — либо их различных комбинаций. Они опирались соответственно на симметричные, централизованные и самодостаточные структуры и использовали обычаи, законы, магию и религию, чтобы побудить индивида подчиняться определенным правилам поведения.
Капитализм, с точки зрения Поланьи, предполагает полное разрушение этих принципов и установление свободного рынка земли, денег и труда, действующих в соответствии с принципом прибыли. Как и Маркс, он считает появление наемной рабочей силы как товара решающей характерной чертой капитализма. Рынок труда в Англии сформировался последним из всех рынков, и как Маркс, так и Поланьи указывают на решающую роль огораживания в этом процессе, особенно в период промышленной революции. Однако Поланьи более точен в историографии. Началом эры саморегулируемого рынка он считает реформу закона о бедных 1834 г., положившую конец всем препятствиям на пути свободного функционирования рынка рабочей силы.
Послевоенное развитие теории дарения осуществлялось на основе фундамента, заложенного Моссом, Леви-Строссом и Поланьи. В частности, наиболее заметен вклад Годелье, Мейассу и Салинза, которые во многом обязаны своим предшественникам, чьи идеи они пытаются развить в свете компаративистской экономической теории Маркса. Эмпирические исследования последнего времени предоставили и будут предоставлять в дальнейшем данные для новых, более глубоких выводов в теории дарения.
Важным послевоенным вкладом в теорию дарения стал анализ влияния колонизации и капиталистического империализма на племенные общества.
Ранние исследователи стремились объяснить разрушительное воздействие капитализма. Пауль Боханнан, американский антрополог, проводивший полевые исследования в Западной Африке, выдвинул теорию влияния денег на племенную экономику, основанную на идеях Поланьи. Товарный обмен, согласно теории Поланьи, представляет собой «моноцентричную экономику» благодаря тому, что «деньги общего назначения» позволяют измерять цену всех товаров по общей шкале.
В племенном же обществе, наоборот, экономика «мультицентрична»: существует множество сфер обмена, каждая со своими «деньгами для определенной цели», которые могут циркулировать только внутри этой сферы.
Так, в племени Тив в Западной Африке существовало три сферы обмена. В первую сферу включались местные продукты питания, орудия и сырье; во вторую — нерыночные «престижные» товары, такие, как рабы, крупный рогатый скот, лошади, престижная ткань (тугуда) и медные жезлы; к третьей же сфере относился «высший дар» — женщины. Боханнан считал, что многоцелевые деньги общего назначения, введенные в обращение колонизаторами, превратили три сферы в одну, тем самым разрушая их.
Теория Боханнана применялась и в других частях света при анализе влияния колонизации, в частности в Папуа — Новой Гвинее. Хотя исследования Боханнана явились серьезным продвижением вперед в развитии компаративистики, сейчас признается, что его теория влияния колонизации неточно описывает то, что произошло в Западной Африке; более того, она не ставит проблему, которая действительно требует объяснения. Сегодня уже понятно, что проблема не в том, «как была разрушена племенная экономика, построенная на дарении», а скорее в том, «почему эта экономика процветала под влиянием колонизации».
Для иллюстрации сказанного возьмем известную систему потлач. Развитие консервной промышленности в этом регионе в 1882 г. привело к стремительному росту дохода на душу населения в племени Квакиутль, к возможности приобретать значительно больше одеял, и, следовательно, стремительно возросло количество одеял, отдаваемых на церемониях потлач.
До начала развития консервирования наибольший потлач составлял 320 одеял, а в период между 1930 и 1949 гг. были зарегистрированы обряды потлач, на которых было отдано 33 000 (!) одеял. Стремительный рост происходил, несмотря на запрет этих церемоний в 1885 г. Однако система потлач не сохранила свою первоначальную форму. Правовые и иные формы внешнего влияния привели к многочисленным изменениям внешней формы обряда, но они не затронули его сути — выражения притязания на специфическое социальное положение.
Приведем другой пример. Открытие одной из самых больших в мире медных шахт в Бугенвилле, Папуа — Новая Гвинея, стимулировало рост импорта раковин на остров. Раковины экспортировались племенем Лангаланга с Соломоновых островов, что приблизительно в 1550 км от Бугенвилля. Благодаря добыче меди доход жителей Бугенвилля значительно превысил возможности других островитян, и они смогли покупать раковины Лангаланга по цене, недоступной остальным.
В свою очередь, племя Лангаланга переориентировало продажи своего товара с соседних племен на бугенвилльский рынок. В Бугенвилле раковины в основном используются племенем Сивай в качестве свадебных подарков и в традиционном обмене подарками, включающими землю и свиней; кроме того, эти раковины используются как украшения.
Такой симбиоз коммерциализации и обмена дарами наблюдается во всей Папуа — Новой Гвинее. Известная система обмена подарками кула до сих пор господствует в районе Бухты Милна, несмотря на более 100 лет колонизации. Бухта Милна сейчас переживает экономический застой — расцвет коммерческого развития этого региона пришелся на эру золотодобычи в начале века.
Сегодня, по всей видимости, наиболее важным вывозимым товаром является рабочая сила. Однако мигранты поддерживают тесный контакт со своими родными и часто посылают домой деньги, значительная часть которых используется в обрядах кула. Мигранты, ставшие высокопоставленными государственными служащими, управляющими, политиками, даже в городах свято чтут свои культурные традиции. В результате система обмена подарками кула перенеслась и в Порт Морсби, где уже давно «мерседесы» и телефоны пришли на смену лошадям и первобытным средствам коммуникации.
Некоторые эмпирические данные противоречат тезису о том, что обмен подарками процветает под влиянием колонизации. До освоения колонизаторами Западная Африка и Индия входили в международную экономическую систему, основанную на использовании раковин каури в качестве денег. Эти раковины поступали в Африку и Индию с Мальдивских островов и использовались в первую очередь как средство обмена, а также в религиозных целях и как украшения.
Каури были важным и прибыльным товаром международной торговли. Они в изобилии встречались на Мальдивах и поэтому покупались за бесценок для экспорта в Европу и Индию. Европейские купцы затем переправляли эти раковины в Западную Африку и там на них покупали рабов.
Эта международная экономика, построенная на основе использования раковин в качестве денег и существовавшая несколько столетий, начала разрушаться в середине XVIII в. Предложение раковин начало стремительно расти, а цена на них — падать. Например, в 1865 г. в Лагос было поставлено 1636 т раковин каури; к 1878 г. был достигнут пик импорта, составивший 4472 т; а уже спустя десять лет импорт упал до 10 т. Цены на раковины каури (в фунтах стерлйнгов) с 1851 по 1879 г. упали почти в 5 раз. К началу XX в. каури уже не использовались; на их место пришли бумажные деньги, введенные колониальным правительством.
Однако приведенное доказательство деструктивного влияния колонизации только на первый взгляд опровергает тезис «процветания обмена дарами». В действительности этот тезис, наоборот, подтверждается, а приведенные факты доказывают только то, что обмен, являясь социальной категорией, изменяется под влиянием политических и исторических факторов. То обстоятельство, что один и тот же предмет, как, например, раковина, может использоваться в разных качествах: в одном месте — как средство обмена дарами, в другом — как предмет товарного обмена, а в третьем — как деньги, внесло немалую смуту в литературу.
Еще большую путаницу вносит то, что, например, сегодня в Папуа — Новой Гвинее раковина может использоваться во всех трех качествах в один и тот же день. Вопрос можно прояснить, выявив первоначальную роль предмета обмена и поместив его в контекст конкретной модели воспроизводства общества. С этой точки зрения уникальность такого места, как Папуа — Новая Гвинея, становится очевидной. Папуа — Новая Гвинея в отличие от Западной Африки и Индии не была составной частью системы международной торговли до начала колонизации, вследствие чего коммерческие меновые сделки были второстепенной, не слишком важной частью обмена в целом.
С другой стороны, доколониальные Индия и Западная Африка были сильно коммерциализированы: земля и рабочая сила свободно покупались и продавались, а золото и серебро выступали в качестве средств обмена. Колонизация Западной Африки превратила безгосударственную товарную экономику в товарную экономику, контролируемую государством. Это подразумевало отказ от негосударственных товарных денег и введение государственных бумажных денег.
Похожий процесс происходил и в Индии, когда британское правительство установило жесткий административный контроль за множеством слабых, коррумпированных княжеств. Падение экономики, основанной на обращении раковин каури, должно рассматриваться как часть перехода от негосударственных товарных денег к государственным бумажным деньгам. Каури использовались в качестве «мелкой разменной монеты» для золота и серебра.
Соотношение каури с золотом и серебром — копия соотношения пенсов с шиллингами и фунтами стерлингов. Однако если соотношение каури с золотом зависело от условий импорта и могло день ото дня меняться, то соотношение пенсов и фунтов устанавливается указом правительства и не подлежит изменению. Там, где существует стабильное правительство и ценность денег остается неизменной, очевидно, что купец или потребитель откажется от непредсказуемых раковин в пользу бумажных денег.
Раковины использовались в Индии и Западной Африке прежде всего как средство товарообмена, и в этом контексте к ним вполне применим термин «ракушечные деньги». Напротив, в Меланезии и везде, кроме Индии и Западной Африки, где раковины использовались в системе обмена, они в доколониальный период не являлись «разменной монетой». В первую очередь раковины там выступали как средство обмена дарами, и поэтому здесь больше подходит термин «ракушечные дары».
Колонизация привела к расцвету обмена дарами потому, что колониальное государство положило конец племенным войнам и позволило перейти от борьбы посредством оружия к борьбе посредством даров. В качестве таких даров могут выступать женщины, раковины, пища, а сегодня даже деньги. Эти подарки не связаны с «добровольной передачей собственности», которую понимает под даром Краткий Оксфордский словарь.
Они являются результатом обязательств, вытекающих из стремления людей к богатству и высокому социальному положению, в ситуации, когда туземные институты владения землей, родства и брака инкорпорируются в международную экономическую и политическую систему, которую племенные народы и крестьяне практически не могут контролировать.