В соответствии с традиционными представлениями термин «меркантилизм» характеризует длительный период гармонии между европейской экономической мыслью и национальной экономической политикой, продолжавшийся примерно с 1500 по 1800 г. Люди, пропагандировавшие и реализовывавшие на практике его идеи, жили в разное время и в разных странах, однако его сущность неизменно заключалась в содействии производственной и торговой деятельности частных предпринимателей, которые были заинтересованы в консолидации, процветании и могуществе национальных государств, и сами, в свою очередь, вносили вклад в достижение этих целей; наиболее важной стратегической сферой при этом была внешняя торговля.
К числу авторов-меркантилистов, занимавшихся написанием памфлетов и пропагандой своих взглядов, принадлежали преимущественно англичане — представители деловых кругов и свободных профессий; были в числе этих авторов и государственные чиновники стран континентальной Европы. Все они были «деловыми людьми», заинтересованными в проведении выгодной им политики, а не беспристрастными учеными, объединенными общими представлениями, склонностями и взглядами на цели экономической деятельности и экономическую практику.
Прагматическая, ориентированная на получение выгоды «приземленность» резко отличала их от предшественников — ученых-схоластов Средневековья; их твердая приверженность альянсу между деловым сообществом и регулирующе-субсидирующим государством была той чертой, которая противопоставляла их более поздним исследователям-классикам, стоявшим на позициях индивидуализма.
Эту традиционную картину следует признать скорее правильной, чем неправильной. Однако для современных исследователей она представляется достаточно проблематичной. В самом деле, на протяжении двух столетий она создавала такое количество проблем для комментаторов, что некоторые из них ныне считают использование термина «меркантилизм» в истории интеллектуальных течений или экономической мысли нецелесообразным. Если и можно выделить здесь особое меркантилистское направление, оно было достаточно разнородным и в нем едва ли можно найти единство. И сколь бы естественным ни было возникновение этого направления в определенном историческом контексте, оно внесло достаточно скромный вклад в развитие экономической теории.
Обзор и оценка меркантилистских произведений, написанных многочисленными авторами, жившими в разное время и в разных странах, существенно облегчаются возможностью рассмотрения английской литературы XVII в. в качестве наиболее репрезентативной. Англия наряду с Францией была одной из двух наиболее мощных держав своего времени; в Англии увидели свет наиболее важные экономические произведения рассматриваемого периода; она была основной базой последующего развития классической экономической мысли, в особенности в сфере международной торговли.
XVII столетие, примечательное возникновением династического национального государства и расцветом политической мысли (а также науки и искусства), также является адекватным объектом внимания. На протяжении предыдущего столетия еще сохранялась зависимость от средневековых традиций, в следующем же столетии были заложены прочные основы современной экономической науки.
Итак, имеем ли мы объект для обсуждения? У Э. Хекшера «не вызывал сомнения» тот факт, что «допустимо говорить о меркантилизме как о политике и как о теории, находящихся во внутренней гармонии». Д. Коулмен отчасти соглашается с этим утверждением в отношении теории, но отрицает его справедливость в отношении политики, а ведь именно политика, а не общее теоретизирование интересовала меркантилистов.
Напротив, Джаджес не допускает возможности рассмотрения меркантилизма в качестве «единой доктрины»: поскольку в меркантилизме на протяжении его истории не сложилось ни «символа веры», ни «духовенства», он представляет собой «воображаемую систему, созданную экономистами для целей теоретического описания и некорректно использовавшуюся историками для выражения своих политических идей».
В любом случае представление о четко определенной эре «меркантилизма» использовалось — хотя и не всегда удачно — с достаточно давних пор. А большинство тех, кто использовал его «для целей теоретического описания», инкорпорировали в него некоторые элементы, по которым можно судить об исторической роли, теоретических принципах и политической стратегии меркантилизма.
Рецепты и предписания меркантилизма представляли собой экономический компонент стратегии создания национальных государств, обосновывая национальную унификацию и предлагая некоторые процедуры ее достижения; особенно это проявилось в Англии, Франции и Испании. Торговцы и промышленники, рассматривали государственный протекционизм и создаваемый им порядок (а также монопольное субсидирование их предприятий из казны) в качестве необходимых условий дальнейшего развития своего бизнеса.
Правители искали материальные средства для приобретения и консолидации власти внутри страны и военной мощи, необходимой для зарубежных военных походов и колонизации. Национальная унификация должна была быть достигнута — это происходило не без трудностей и отнюдь не быстро — в противодействии универсализму средневековой мысли и мировосприятия (воплощенным в Римско-католической церкви и Священной Римской империи) и одновременно в противодействии средневековому партикуляризму, проявлявшемуся в существовании небольших, по преимуществу самодостаточных политических и экономических единиц. Унификация была предпосылкой накопления мощи в международном масштабе и богатства внутри страны, причем богатство должно было концентрироваться главным образом в казне и в руках торговой элиты, а не доставаться широким слоям населения.
Экономическое благосостояние и его рост определялись и измерялись отнюдь не с точки зрения удовлетворения выявленных предпочтений общества. Равным образом в XVII в. не придавалось приоритетного значения производству, за исключением случая, когда оно обеспечивало превышение экспорта над импортом и компенсирующий приток в страну драгоценных металлов. Однако накопление богатства было ключевым фактором приобретения мощи (точно так же, как и его следствием). В свою очередь, богатство прочно ассоциировалось с металлическими деньгами.
Лучшие авторы-меркантилисты в своих лучших работах прямо не отождествляли богатство с металлическими деньгами. Однако богатство и металлические деньги четко ассоциировались друг с другом; накопление золота и серебра рассматривалось если не в качестве источника прироста богатства, то в качестве отражения этого прироста. В эпоху, предшествующую появлению центральных банков и эффективной системы налогообложения, увеличение количества драгоценных металлов могло обеспечить удобные государственные резервы («деньги — это мускулы войны»); кроме того, в эпоху, восхвалявшую бережливость, оно обеспечивало возможность осуществления частных сбережений.
В то же время чрезмерная концентрация денег в руках правительства или граждан могла привести к снижению цен и сокращению занятости. Более поздние авторы во все большей степени переносили акценты с накопления денежных запасов на денежное обращение. Увеличение количества драгоценных металлов и их расходование должны были ослабить осознававшуюся всеми проблему «редкости денег» и служить «ускорению торговли». Непрерывно увеличивающаяся и беспрепятственно циркулирующая денежная масса каким-то образом должна была способствовать процветанию, облегчать обмен и стимулировать занятость.
Меркантилисты признавали, что приток драгоценных металлов отражает превышение экспорта товаров и услуг над их импортом, — о том, что активное торговое сальдо может быть профинансировано оттоком капитала, не было и мысли; казалось очевидным, что для нации, так же, как для индивида или фирмы, процветание связано скорее с доходами (экспортом), чем с расходами (импортом). Авторы довольствовались рассмотрением торгового баланса страны в целом, не требуя, чтобы превышение экспорта над импортом достигалось в каждой из двусторонних торговых операций.
Ничто не может быть лучше золота. Однако в Англии отсутствовали месторождения золота, а пиратские рейды к берегам испанских колоний в духе таких героев XVI в., как Джон Хокинс, Фрэнсис Дрейк и Уолтер Рэли, представляли собой ненадежный источник драгоценных металлов. Отсюда — решающая роль положительного («благоприятного») сальдо торгового баланса как источника безграничного накопления драгоценных металлов. Однако выгоды от торговли и выгоды, связанные с приростом государственной мощи, выражающиеся во ввозе драгоценных металлов, рассматривались как односторонние: что приобретает одна страна, другая страна должна потерять.
Принципы адекватного анализа взаимовыгодного обмена, основанного на принципе сравнительных преимуществ, были сформулированы лишь в начале XIX в. Вместе с тем здесь существовала, по крайней мере, возможность получения односторонней выгоды, выраженной в притоке драгоценных металлов, в то время как внутренний обмен не считали источником непосредственных выгод, поскольку прибыль одной стороны опять-таки должна быть уравновешена потерями другой.
Специфическая тактика меркантилистов в сфере экономической политики непосредственно вытекала из их теоретических постулатов. Достижение вожделенного превышения экспорта над импортом требовало поощрения большинства типов экспорта (кроме экспорта продукции машиностроения, который может стимулировать развитие стран — конкурентов в сфере торговли или содействовать перевооружению стран — конкурентов в военной сфере) и ограничения импорта (кроме импорта сырья и экзотических товаров, предназначенных для реэкспорта).
Наряду с товарами иностранцам могут быть проданы транспортные услуги торговых судов и портовые услуги. Необходим мощный военный флот, а также большой торговый флот (при этом торговые суда могут в случае необходимости использоваться в качестве военных). Чтобы иметь возможность много экспортировать и не иметь потребности в значительном импорте, следует много производить и как можно меньше потреблять внутри страны. Рост населения рассматривался в качестве желательного, поскольку в нем видели источник рабочей и военной силы, а также основу для роста совокупного выпуска.
По всеобщему мнению, заработная плата должна была удерживаться на низком уровне с целью минимизации издержек производства, избежания чрезмерного потребления и стимулирования интенсивного труда. Процентная ставка также должна быть низкой для обеспечения минимизации издержек производства и издержек хранения запасов; низкие процентные ставки ассоциировались с большими денежными запасами и высокими сбережениями, хотя некоторые авторы выступали за законодательную фиксацию верхнего предела процентной ставки. Земля должна использоваться полностью и эффективно; минеральные ресурсы подлежат разработке; зоны рыболовства должны быть защищены.
Меркантилисты сохраняли некоторые из средневековых предубеждений против монополии, а в Англии они изредка выступали против непосредственных операций государства в экономической сфере; тем не менее, пропагандировалось патерналистское субсидирование (в различных формах) деятельности организаций-«фаворитов» внутри страны и предоставление им исключительных преимуществ в зарубежных предприятиях. Колонии рассматривались в качестве потенциальных рынков сбыта экспортных товаров метрополии, источников налоговых доходов, сырья, экзотических товаров и золота, а также играли роль плацдармов для размещения военных баз. Кроме того, колонии служили—в зависимости от характера демографических проблем — источником человеческих ресурсов или же резервуаром для оттока излишнего и «нежелательного» населения.
В настоящем обзоре при всей его краткости и ориентации на общие вопросы нельзя полностью обойти стороной все внутренние несогласованности и кажущиеся противоречия в меркантилистской мысли. Однако он создает впечатление большей систематичности, чем была присуща самой оригинальной литературе, и отодвигает на задний план дискуссионные моменты и особенности вклада отдельных авторов.
Продажи — как внутри страны, так и за рубежом — были для меркантилистов своего рода самоцелью. В рамках национальной экономики процветание торговли рассматривалось не как источник удовлетворения потребностей граждан, а как метод «избавления» от товаров и повышения цен, причем оба результата процесса купли-продажи считались потенциально благотворными с точки зрения роста национального богатства.
В международном контексте «страх перед товарами» был непосредственно связан с трепетным отношением к металлическим деньгам. Единственное обоснование товарного импорта усматривалось в стимулировании экспорта — при этом признавалась определенная зависимость между экспортом и импортом, — однако металлические деньги считались гораздо более предпочтительным средством финансирования экспорта.
Обратной стороной желания вызвать приток металлических денег была паническая боязнь их оттока из страны; в середине XVII в. существовали запреты на вывоз металлических денег за границу. Подобные ограничения, являющиеся продолжением средневековой политики, постепенно ослаблялись и впоследствии были отменены; отчасти это было обусловлено осознанием трудностей, связанных с их выполнением. Кроме того, в результате продолжительных дебатов возникло чувство или представление (не оформившееся в строгую концепцию), что отток металлических денег за границу иногда может в столь значительной мере стимулировать коммерческие операции, что в конечном итоге будет обеспечен еще больший приток металлических денег из-за границы.
Осуществления таких зарубежных расходов, в частности, требовали операции созданных под эгидой государства торговых компаний. Томас Ман провел в этой связи образное сравнение с деятельностью земледельца: он производит впечатление сумасшедшего, когда бросает зерна в землю, однако во время жатвы можно убедиться в мудрости предусмотрительно осуществленных им инвестиций. Название главной книги Мана (написанной около 1628 г., опубликованной в 1664 г.) — «Английский трактат о внешней торговле, или Баланс нашей внешней торговли как залог нашего богатства» указывает на соответствующую причинно-следственную цепочку: условием возрастания национального богатства является баланс торговли, а не ограничения на движение металлических денег и иные типы манипулирования денежным рынком.
Впоследствии Джозайя Чайлд сделал еще один важный шаг вперед. Хотя он высказывался в пользу превышения экспорта над импортом, а также обеспечиваемых им непрерывного увеличения денежной массы и роста уровня цен, Чайлд выступал против государственных ограничений на обслуживающий интересы деловых людей вывоз металлических денег — даже в том случае, если он не обещает еще большего притока металлических денег в будущем.
Дело не ограничивалось учетом косвенных и долгосрочных моментов, связанных с накоплением металлических денег; в трудах меркантилистов имеются также некоторые намеки на механизм выравнивания торгового баланса. Связь между сальдо торгового баланса и уравновешивающими потоками металлических денег неизменно находилась в фокусе внимания авторов-меркантилистов. К концу XVII в. всеобщее признание получило представление об определенной зависимости между изменением денежной массы и соответствующими изменениями цен.
Была отчасти постигнута зависимость между товарными ценами и объемами продаж; можно даже найти намеки на представление об эластичности спроса. Более того, некоторые современные комментаторы указывают на то, что многие авторы XVII в.: Антонио Серра в Италии, а также Эдвард Мисселден, Жерар де Малин, Ман, Дадли Норт и Джон Локк в Англии — более или менее осознанно пытались описать автоматический рыночный механизм выравнивания торгового баланса.
Однако влияние, которое изменения денежной массы в разных странах и вызванные ими противоположные изменения цен в «теряющих» и «приобретающих» металлические деньги странах оказывают на международный спрос и международную торговлю, а также связанный с таким влиянием механизм выравнивания торгового баланса и прекращения международного перетока металлических денег, не были осознаны, изложены и оценены вплоть до XVIII столетия. Системная и самодостаточная модель установления равновесия торгового баланса под влиянием динамики цен нашла завершенное выражение только в эссе Дэвида Юма, опубликованном в 1752 г.
Если не всякий отток золота должен обязательно рассматриваться как нечто вредное и если чистый приток золота не может продолжаться вечно, не может ли быть подвергнута сомнению идея о непрерывном накоплении золота внутри страны? С аналитической точки зрения отнюдь не легко согласовать непрерывность притока золота в страну с механизмом выравнивания торгового баланса, который содействует прекращению этого притока.
Даже некоторые из числа предполагаемых ранних создателей модели выравнивания торгового баланса в действительности считали желательным непрерывный ввоз металлических денег. К примеру, Жерар де Малин, который, как ныне утверждается, видел механизм выравнивания торгового баланса «почти во всей его полноте», понимал, что рост национальной денежной массы по сравнению с денежной массой в соседних странах ведет к установлению внутри страны уровня цен более высокого, чем за границей; в общем случае (хотя и не всегда) Малин приветствовал высокие цены, поскольку они ассоциировались с высоким спросом, процветанием торговли и крупными доходами от деловых операций, а также с благоприятными условиями международной торговли.
Ближе к концу XVII в. Локк и Чарлз Дэвенант, пользовавшиеся гораздо более строгой системой рассуждений по сравнению со своими предшественниками, испытывали, по-видимому, столь же глубокий пиетет перед устойчивым превышением экспорта над импортом и связанным с этим непрерывным притоком металлических денег в страну, как и Малин и Ман — сравнительно более поверхностные авторы первой половины века. Интерес к данной проблеме (ставшей едва ли не главным объектом внимания) характеризовал меркантилистскую литературу начиная с XIV столетия.
Однако доктрина-долгожительница, постулирующая желательность устойчивого превышения экспорта над импортом, была лишена прочного аналитического основания. Если благотворный эффект внешней торговли заключается в превышении суммы товарного экспорта над импортом, какова связь между выигрышем от торговли и торговым балансом? Современные комментаторы предприняли попытку пролить свет на этот вопрос, четкий ответ на который отсутствует в оригинальных работах. Является ли размер сальдо торгового баланса мерилом выигрыша от внешней торговли, или выигрыш конституируется положительным сальдо торгового баланса, или же положительное сальдо торгового баланса является единственным источником выигрыша?
Шумпетер однозначно отрицает предположение о том, что меркантилисты имели в виду какое-либо из трех перечисленных утверждений (хотя при этом не выдвигает альтернативных обоснований меркантилистской доктрины, которые он считал бы согласующимися с работами авторов той эпохи); напротив, Дж. Вайнер считает приемлемыми все три интерпретации.
Возможно, нам следует в корне пересмотреть всю логику интерпретации меркантилистской доктрины. Вместо того чтобы полагать, что меркантилизм усматривает в росте числа низкооплачиваемых усердных рабочих, полностью и продуктивно занятых в хозяйственной сфере, а также в росте числа субсидируемых производителей и торговцев условие итогового превышения экспорта над импортом и чистого притока металлических денег, быть может, имеет смысл рассматривать меркантилизм в качестве стратегии использования внешней торговли для стимулирования национальной экономики.
В рамках этой альтернативной концепции причинно-следственных связей конечной целью оказывается национальное процветание и государственная мощь, в то время как положительное сальдо торгового баланса и увеличение денежной массы приобретают характер решающего средства, а достижение полной занятости — характер операциональной цели. Поздние авторы, включая авторов XVIII в., особенно много внимания уделяли занятости. Кроме того, была предложена модифицированная концепция сальдо торгового баланса, в рамках которой сравнению подлежат не стоимостные объемы экспорта и импорта товаров и услуг, а количества труда, воплощенные в этих товарах и услугах.
При такой интерпретации целью становится положительное сальдо экспорта услуг национальной рабочей силы (занятости), а желательность товарного экспорта оказывается обусловленной его прямым (а не косвенным — через прирост денежной массы) влиянием на величину занятости. Некоторые современные исследователи, стремящиеся привести в систему концептуальные построения меркантилистов, пришли к выводу, что большинство меркантилистских рекомендаций проще всего и полнее всего могут быть объяснены именно на основе предположения, что основной целью их авторов было обеспечение полной занятости.
Протекционистские меры, рекомендуемые авторами-меркантилистами, идеально согласуются с акцентом на «балансе занятости», причем с течением времени протекционизм во все большей степени пропагандировался без сколь либо серьезной оглядки на приток металлических денег и рост денежной массы, а то и без всякого упоминания о них. Однако многие меркантилисты сохранили верность идее о важности «здорового» денежного обращения и лишь немногие признали бумажные деньги в качестве полноценного субститута металлических. Поскольку объему денежной массы по-прежнему придавали большое значение, а под деньгами по-прежнему понимались только металлические деньги, вопрос о балансе внешней торговли не мог оставаться без серьезного внимания на протяжении сколь либо продолжительного времени.
Рассмотрение занятости и производства в качестве главных объектов экономической политики может способствовать разрешению противоречия между поддержанием «благоприятного» торгового баланса и непрерывным увеличением денежной массы. Пока наблюдается превышение экспорта над импортом, неизбежен приток металлических денег в страну. Однако если увеличение денежной массы ведет к росту цен, а спрос на товары зависит от уровня цен, то внутренняя инфляция, обусловленная притоком денег, в сочетании с дефляцией за рубежом будет содействовать сокращению товарного экспорта и стимулировать импорт, тем самым корректируя торговый баланс.
Мы указывали, что многие меркантилисты напрямую увязывали изменения денежной массы с изменениями цен; некоторые меркантилисты не акцентировали эту зависимость, а некоторые в зависимости от конкретного контекста то учитывали ее, то игнорировали. Однако даже тогда, когда связь между денежной массой и ценами признавалась, она очень редко упоминалась при рассмотрении вопросов внешней торговли, а в тех случаях, когда такое упоминание имело место, едва ли не единственной его целью было указание на улучшение условий торговли под влиянием роста экспортных цен.
Хотя рост цен не всегда рассматривался в качестве приоритета, денежную массу рекомендовалось поддерживать на достаточно высоком уровне, необходимом для предотвращения дефляции, поскольку падение цен однозначно интерпретировалось как препятствие на пути экономической активности и экономического развития.
Некоторые современные комментаторы предложили решение головоломки, связанной с проблемой выравнивания торгового баланса. Меркантилисты, выступая за расширение предложения денег и увеличение расходов, возможно, имели в виду — используя нереалистические предположения о высокой мобильности факторов производства и быстрой адаптации экономики к складывающимся условиям — не повышение уровня цен, а увеличение объема сделок: в рамках «уравнения обмена» (которое не было сформулировано самими меркантилистами) рост предложения денег и скорости их обращения уравновешивается ростом положительного сальдо торгового баланса или ростом национального выпуска при сравнительно небольших изменениях уровня цен.
Однако там, где они действительно опирались на логику количественной теории денег — отметим, в частности, яркую иллюстрацию такого подхода у Локка, — из нее вытекает не только вывод об исчезновении желаемого превышения экспорта над импортом, но и заключение о том, что более высокий уровень цен (Р) при данном показателе национального дохода (PQ) ведет к снижению физического объема выпуска (Q). С этим затруднением неизбежно приходится сталкиваться при использовании мер инфляционной политики для стимулирования выпуска и занятости — вне зависимости от того, связаны ли эти меры с увеличением положительного сальдо торгового баланса или нет.
Меркантилизм был ориентирован на достижение как экономических, так и геополитических целей, а представления о торговом балансе находили четкие аналогии в представлениях о международном балансе сил. Всеобщим признанием пользовалась точка зрения, согласно которой как богатство, так и государственная мощь в мировом масштабе являются заданными величинами, поэтому их абсолютный прирост в одной из стран означает одновременно их прирост по отношению к другим странам и за счет других стран.
Однако, хотя в центре внимания меркантилистов находился рост как богатства, так и государственной мощи, можно предположить, что достижение одной из этих целей рассматривалось в качестве средства достижения другой. И если отношения между богатством и мощью были отношениями средства и цели, то согласно интерпретации, разделяемой большинством современных историков экономической мысли, богатство должно рассматриваться в качестве средства для достижения более общей цели, заключающейся в повышении государственной мощи.
Как и по большинству других вопросов, работы авторов-меркантилистов не позволяют сделать однозначного вывода на этот счет. Однако представляется разумным при описании базовой меркантилистской позиции рассматривать и богатство, и мощь как два ключевых элемента, в долгосрочном аспекте находящиеся в отношении взаимной зависимости и взаимной гармонии. Как заключает Чайлд, «внешняя торговля порождает богатство, богатство порождает мощь, а мощь содействует сохранению нашей торговли и нашей религии».
Трудности, с которыми сталкиваются историки экономической мысли при работе с произведениями авторов-меркантилистов, не ограничиваются изложением содержания этих произведений. Существует также проблема их оценки. Было высказано предположение, что попытки оценивать меркантилистский анализ и рекомендации с точки зрения современной теории — занятие бессмысленное: мы не должны чрезмерно критически относиться к работам прежних авторов, хотя иногда мы можем указать, что их построения были предшественниками последующих, более совершенных теорий.
Негативная оценка представляется некорректной потому, что к исторической литературе необходимо подходить, принимая во внимание «обстоятельства эпохи». Вывод из подобных рассуждений, по-видимому, состоит в следующем: если экономическая теория того времени была однозначно обусловлена «обстоятельствами эпохи», то оказывается, что она и не могла принять иной формы, а потому является оправданной.
Эта мистическая точка зрения не позволяет объяснить разногласий между авторами, жившими в одних и тех же условиях, или отсутствие четкой корреляции между популярностью идей и степенью их аналитической проработанности, или причины того, что соответствующие обстоятельства могли обусловить получение некоторыми авторами правильных выводов, но не содействовали выбору адекватных методов аналитического объяснения. Несомненно, обстоятельства времени могут подсказать объект исследования; но в равной степени не вызывает сомнений, что от них никак не зависят методы и содержание анализа.
Многие современные комментаторы утверждают, что меркантилисты были высококомпетентными людьми: авторов XVII в. стараются представить в качестве рациональных, прагматически настроенных исследователей наиболее актуальных проблем. В подавляющем большинстве случаев с этим можно согласиться. Однако отсюда не следует, что все эти «деловые люди» были хорошими экономистами. В то время как на одном уровне горизонт их интересов был очень широким (что может носить более глобальный характер, чем забота о национальной мощи и национальном богатстве в эпоху зарождения национализма?), их замыслы отнюдь не были ориентированы на объяснение экономической системы или постижение экономического механизма.
Отмечаемый здесь изъян меркантилистской литературы заключается даже не в том, что она не отличалась полнотой рассмотрения проблем и носила отрывочный характер. Важно то, что эти «отрывки» были столь различны с точки зрения предмета и контекста исследования, столь часто были направлены на рассмотрение специальных тем «ad hoc» в зависимости от непосредственных тактических интересов, были столь полемичны по форме и цели, имели столь хаотичный и несистематизированный характер, что они не только не конституировали какой-либо самостоятельной концепции экономического порядка или процесса, но и едва ли вносили непосредственный вклад в формирование такой концепции.
Разумеется, в наше время можно выявить в меркантилистских работах (или выстроить на их основе) некоторое общее направление, набор общих политических приоритетов и глобальных общественных целей, более или менее единый блок обсуждаемых вопросов и подлежащих решению проблем, широкий набор типичных «отклонений», выделить некоторые повторяющиеся темы, а затем провести обобщающую ретроспективную кодификацию совокупности всех этих элементов и даже присвоить ей имя «теории».
Однако едва ли можно найти здесь единый стиль или механизм анализа, инструментарий аналитических конструкций и методов, общепринятый и общепризнанный комплекс взаимно согласованных, систематически формулируемых и эмпирически верифицируемых гипотез. Построения авторов-меркантилистов, вероятно, можно классифицировать как небрежно сформулированную философскую доктрину, которую Дж. Вайнер назвал «по существу народной доктриной».
Они обеспечили переход от средневековой интеллектуальной традиции к физиократической и классической теории, переместив экономический дискурс из сферы этических предпосылок и рассуждений о вопросах справедливости в сферу служения собственному интересу и материального прогресса, а также заменив сравнительно статические и ограниченные представления об обществе и перспективах его развития на новые, более динамичные и оптимистические.
Однако они ни в малейшей степени — ни на абстрактном, ни на конкретном уровне — не сумели объяснить общественные закономерности и процедуры; отсутствие у меркантилистов корректной теории цены служит не только иллюстрацией, но и по большей части выражением сущности этого коренного недостатка. Для меркантилистской экономической мысли — особенно в континентальной Европе — было характерно представление о том, что для организации экономики, установления экономической дисциплины и экономического руководства, разрешения общественного конфликта интересов и достижения гармонии между индивидуальными и общественными целями необходимо, чтобы частное предпринимательство ограничивалось и направлялось в первую очередь правительством, а не ценовой системой свободного рынка.