Системой «открытых полей» называется устройство крестьянского хозяйства, существовавшее в Северной Европе до начала XX в. в виде раздробленных небольших участков земли, которые являлись частными владениями, но пользование ими регулировалось общиной. Система имеет схожие черты со многими формами устройства крестьянского сельского хозяйства по всему миру, для которых особенно характерна раздробленность земельных участков.
Постепенно вытесненная «огораживанием» сначала в Англии и Скандинавии, а затем во Франции, Германии и славянских странах, она считается препятствием для развития сельского хозяйства. Наиболее подробные сведения существуют об английской системе. Английскому варианту системы долгое время придавалось несоразмерное значение, так как он послужил основой для множества домыслов о других типах традиционного сельского хозяйства и способах его реформирования. (Российский вариант системы, «мир», важен по той же причине, но его уникальная черта (периодическое перераспределение участков земли между семьями) возникла в XVIII в. из необходимости уплаты налогов, а не из древней родовой общины.)
Разброс участков в пределах двух или трех больших неогражденных (отсюда «открытое») полей, в каждом из которых было около тысячи акров, предполагал общий выпас скота на стерне. В противном случае среднему землепользователю пришлось бы огораживать семь участков земли, каждый размером около акра, что было бы слишком дорого. Общий выпас скота, в свою очередь, означал общее принятие решений о том, что и где надо выращивать. Пасущееся стадо принуждало всех крестьян деревни выращивать и собирать урожай по общему графику.
Слово «общинный» послужило причиной неправильного понимания системы экономистами и географами, незнакомыми с историей. «Общинными» землями, прославленными в детских стихах и научных фантазиях, были необработанные земли, пригодные лишь для выпаса скота, обычно не встречавшиеся или занимавшие крошечные площади в регионах, где существовали «открытые поля». Их необходимо отличать от основных полей с пахотной землей, где «сообща» пасли скот после сбора урожая (их называли «общими полями» — «common fields», что порождало дополнительную путаницу).
«Общинный» выпас скота и сбор урожая не означают, что скот был социализирован и что земля возделывалась общими бригадами. Общность проявлялась в координации, а не в общей собственности; в регулировании, а не в распределении доходов. Земля, труд и капитал полностью были частными и приносили ренту, они не были «общими» (как полагали экономисты). Неэффективность «открытых полей» — это, следовательно, неэффективность не примитивного социализма, а несовершенного капитализма.
Неэффективность «открытых полей» возникает из раздробленности участков и неразвитой специализации (потеря земли на границах участков и потеря времени при перемещении с одного участка на другой были несущественны). Судебные дела о ссорах между соседями и поэзия того времени красноречиво говорят о неудобстве слишком близкого соседства. В поэме «Жалобы пахаря», написанной около 1378 г., жадность хвастает: «Во время пахоты я делаю так, что борозда проходит на расстоянии фута от земли моего соседа.
А во время жатвы я стараюсь скосить серпом то, что не сеял». Три века спустя, после того как добровольное огораживание сузило распространение системы «открытых полей» (которая, кстати, не существовала в горных районах Северной Шотландии), Томас Тассер рекомендовал «отдельное» ведение хозяйства вместо «открытых полей». «На земле, где хозяйствуют отдельно, урожай может быть: три к одному, не то на земле, где господствуют общинники, там все надо делать как все, а иначе нельзя».
Хотя деревня, где господствует система «открытых полей», объединившись, может внедрить инновации, но отдельный крестьянин, зависящий от решения общины, не может это сделать. Система продолжала существовать в центральных графствах Англии в XVIII в. и постепенно была окончательно вытеснена специальными законами, принятыми парламентом. Артур Янг был типичным представителем историков этой последней эпохи, которые, оглядываясь назад, высмеивали неэффективность системы «открытых полей», называя ее приверженцев «готами» и «вандалами».
При полном наборе рынков, как объяснили нам А. Смит, Р. Коуз и К. Дж. Эрроу, готы и вандалы избавились бы от своей неэффективной системы. Объяснение «открытых полей», следовательно, должно основываться на существовании некоторых препятствий для торговли. Сторонники прежнего объяснения, основанного на духе товарищества в примитивной германской общине, спрашивали: «Кто обустроил эти поля? Очевидный ответ, как предполагалось, состоит в том, что они были обустроены теми людьми, которые жертвовали экономикой и эффективностью в пользу равенства».
С XIX в. были накоплены доказательства того, что эти поля не были обустроены в одно время и люди, обустроившие их, не были преданы идеалу равенства. Но, даже если бы это действительно было так, позднее они могли бы обменять свои раздробленные участки и создать более рациональную систему землепользования. Следовательно, эгалитаристское объяснение устойчивости «открытых полей» должно быть основано на несостоятельности рынка земли. Однако и здесь факты свидетельствуют об обратном: в деревнях средневековой Англии и большинства стран Европы в действительности существовал оживленный и довольно дешевый рынок небольших участков земли.
С аналогичными трудностями сталкиваются и любые другие объяснения раздробленности земельных участков. Ее объясняли эгалитарным наследием, совместной обработкой земли, совместным выпасом скота, графиком уборочных работ и диверсификацией локальных рисков. Все объяснения основаны на несостоятельности рынков соответственно земли, услуг по обработке земли, прав на выпас скота, труда и страхования. Все они могут быть подвергнуты критике, и лишь немногие смогли ее выдержать.
Гипотеза о страховании была проверена наиболее тщательно. Экономистам кажется, что раздробленность участков — это диверсификация. Антропологи, приученные воспринимать всерьез доводы, приводимые людьми, которых они опрашивают, сообщают, что хопи дробили плодородную землю для защиты от наводнений, а швейцарские крестьяне диверсифицировали участки по высоте.
Велико разнообразие участков и в Англии: в дождливый год затоплялись глиняные равнинные земли, в то время как меловая почва холмов хорошо пропускала влагу; местными явлениями были заражение паразитами и градовые бури. Ценность портфеля активов, приобретаемого крестьянином посредством раздробления участков, можно рассчитать по средневековым данным об урожайности и по современным данным агрономических опытов. Оптимальное число участков земли приблизительно совпадает с фактическим.
Гипотеза страхования, как и другие объяснения, могут быть подвергнуты критике за игнорирование рынка, в данном случае рынка страхования. Вполне может быть, что раздробление было формой страхования, однако элемент страхования был встроен в большинство социальных институтов, причем в XIV в. больше, чем в настоящее время. Крестьянин мог осуществлять страхование посредством испольной системы, вхождения в «большую» семью, получения займов у лендлорда, покупки ликвидных активов и создания запасов зерна.
Однако предельная доходность от каждого вида страхования была бы одинаковой. Раздробление участков вызывает издержки на уровне 15% урожая. Другой формой страхования, затраты на которую легко можно рассчитать, является создание запасов зерна. Запас зерна на год в XIV в. стоил 40% стоимости урожая — в основном за счет того, что процентные ставки равнялись 30% в год (в XVI в., когда упали процентные ставки и издержки составили всего 15%, быстро осуществлялся процесс «огораживания»). В случае страхования, по крайней мере, мы находим меру значительного несовершенства этого рынка и, следовательно, объяснение существования «открытых полей».
Если оставить в стороне точные выводы, все последние объяснения сходятся в том, что картина средневекового сельского хозяйства резко отличается от романтической, выдвинутой в XIX в. немецкими учеными. Новая картина, которая рисуется перед нами, насыщена разнообразными рынками и индивидуалистична; по крайней мере, она превосходит по этой части «натуральное хозяйство», которое господствовало в средневековой Европе, и «моральную экономику», как предполагалось, которая якобы преобладает сейчас в бедных странах.