Из всего многообразия общественных отношений авторы «Немецкой идеологии» вычленяют отношения людей в процессе производства как основные, первоначальные, определяющие все другие общественные отношения - политические и идеологические. «Земля не имеет ничего общего с земельной рентой, машина - ничего общего с прибылью». Земля приносит арендную плату своему владельцу вследствие исторически определенных общественных отношений, которые складываются независимо от воли земледельца и арендатора.
Производственные отношения характеризуются Марксом и Энгельсом прежде всего как отношения собственности, которые необходимо отличать от их вещественной формы. Так, сюртук, который я ношу, нельзя отнести «к моей частной собственности, ибо он не дает мне возможности распоряжаться никаким, даже самомалейшим, количеством чужого труда». Приведенный пример иллюстрирует марксистское понимание частной собственности как средства присвоения чужого труда. Благодаря разграничению частной и личной собственности Маркс и Энгельс формулируют задачу социалистического обобществления.
Основоположники марксизма намечают в общих чертах картину исторического развития основных форм собственности. Первая из них - племенная собственность, соответствующая неразвитой стадии производства, когда люди занимаются преимущественно охотой, рыболовством и отчасти земледелием. Это - коллективная собственность; с нею связано существование патриархальной семьи, в недрах которой возникает и существует в скрытой форме рабство.
Прогресс производительных сил, рост населения и потребностей, расширение внешних сношений (меновая торговля, война) порождают рабовладельческие производственные отношения. «Вторая форма собственности, это - античная общинная и государственная собственность, которая возникает благодаря объединению - путем договора или завоевания - нескольких племен в один город и при которой сохраняется рабство. Наряду с общинной собственностью развивается уже и движимая, а впоследствии и недвижимая, частная собственность, но как отклоняющаяся от нормы и подчиненная общинной собственности форма. Граждане государства лишь сообща владеют своими работающими рабами и уже в силу этого связаны формой общинной собственности».
Третья форма собственности - феодальная и сословная. Своеобразие возникновения феодальных отношений в Европе (завоевание Римской империи варварами, частичное разрушение производительных сил, упадок городов, торговли и т.п.) не может заслонить того основного факта, что новые производственные отношения допускали несравненно большее, чем в рабовладельческом обществе, развитие производительных сил.
Феодальная собственность, подобно рабовладельческой, предполагает деление общества на противоположные классы, из которых один класс порабощает и эксплуатирует другой. «Иерархическая структура землевладения и связанная с ней система вооруженных дружин давали дворянству власть над крепостными. Эта феодальная структура, как и античная общинная собственность, была ассоциацией, направленной против порабощенного, производящего класса; различны были лишь форма ассоциации и отношение к непосредственным производителям, ибо налицо были различные условия производства».
Феодальной структуре земельной собственности соответствовала в городах цеховая организация ремесла. Противоположность между крепостными и феодалами в деревне, между подмастерьями и мастерами в городе - таковы отношения основных социальных групп феодального общества. Не входя в более подробное рассмотрение вопроса о производственных отношениях докапиталистических формаций, как он изложен в «Немецкой идеологии», отметим, что Маркс и Энгельс, несмотря на недостаточность тех исторических и особенно экономических данных, которыми они в то время располагали, раскрывают важнейшие особенности первобытнообщинного, рабовладельческого и феодального общественного строя.
Органически враждебные всякой схематизации общественно-исторического процесса, они выявляют главные особенности каждого типа производственных отношений и обусловленной ими классовой структуры общества. Анализ конкретных исторических фактов позволяет понять как единство, так и многообразие всемирной истории.
Прогресс производства в условиях феодального общества неизбежно разлагает корпоративные и общинные формы собственности, ослабляя тем самым личную зависимость производителей от эксплуатирующего их класса. Возникают капиталистические производственные отношения, частная собственность постепенно становится безраздельно господствующим экономическим отношением. Таким образом, различные формы собственности, существовавшие на протяжении истории человечества, превращаются в «порожденный крупной промышленностью и всеобщей конкуренцией, капитал, в чистую частную собственность, отбросившую всякую видимость общности».
Наемный, свободный от феодальных оков труд, т. е. новая форма порабощения производителей, получает свое политическое выражение в буржуазно-демократическом государстве. Последнее, стало быть, представляет собой политическую надстройку, соответствующую экономической структуре капитализма. Отсюда понятны следующие замечания Маркса и Энгельса: «Современное государство, господство буржуазии, основано на свободе труда. Свобода труда есть свободная конкуренция рабочих между собой. Труд уже стал свободным во всех цивилизованных странах; дело теперь не в том, чтобы освободить труд, а в том, чтобы этот свободный труд уничтожить».
Буржуазный идеолог видит в свободном от феодальных оков труде рабочего свободный труд вообще, игнорируя тот факт, что пролетарий лишен средств производства. Такого рода свободный от средств производства, т.е. зависимый от собственников средств производства труд должен быть уничтожен. Пролетарии, пишут Маркс и Энгельс, «чтобы отстоять себя как личности, должны уничтожить имеющее место до настоящего времени условие своего собственного существования, которое является в то же время и условием существования всего предшествующего общества, т.е. должны уничтожить труд».
Совершенно очевидно, что речь идет об отчужденном труде, который представляет собой «отрицательную форму самодеятельности», т.е. отрицание последней. Именно это имеют в виду авторы «Немецкой идеологии», настойчиво подчеркивая, что труд «есть та сила, которая стоит над индивидами; и пока эта сила существует, до тех пор должна существовать и частная собственность». Это-то и дает основание для такой неудачной в терминологическом отношении и к тому же двусмысленной формы выражения, которая, однако, не случайна.
Маркс и Энгельс ставят вопрос о коренном, коммунистическом преобразовании всей созидательной деятельности людей, что предполагает «превращение труда в самодеятельность». Коммунистическая революция «выступает против прежнего характера деятельности, устраняет труд и уничтожает господство каких бы то ни было классов вместе с самими классами». Объективная необходимость этого величайшего революционного переворота обусловлена развитием производительных сил буржуазного общества, которые перерастают ограниченные частнособственнические производственные отношения, отчуждающие труд и его продукты.
Положение о конфликте между производительными силами и производственными отношениями антагонистического общества как объективной основе социальных революций - одно из основных положений разрабатываемого Марксом и Энгельсом материалистического понимания истории. Возникновение этого конфликта обусловлено развитием производительных сил, которое не сопровождается соответствующим изменением производственных отношений вследствие сопротивления экономически и политически господствующего класса.
Поэтому этот конфликт получает свое разрешение лишь посредством социальной революции, в результате которой «на место прежней, ставшей оковами, формы общения становится новая, - соответствующая более развитым производительным силам, а значит и более прогрессивному виду самодеятельности индивидов, - форма общения, которая превращается в оковы и заменяется другой формой».
Маркс по существу пришел к выводу, что экономический базис (гражданское общество) определяет политическую и идеологическую надстройку. Но понятие производственных отношений не было еще сформулировано. Речь шла главным образом об отношениях собственности, которые, как впоследствии указал Маркс, являются юридическим выражением производственных отношений. Но в статьях, опубликованных в «Ежегоднике», еще нет речи об определяющей роли материального производства в развитии общества. Это открытие сделано в «Экономическо-философских рукописях 1844 года», в которых, однако, мы не находим еще понятия производственных отношений. Лишь в «Святом семействе», как было показано выше, Маркс вплотную подходит к этому понятию, которое систематически развивается в «Немецкой идеологии».
И, развивая понятие производственных отношений, прослеживая исторически сменяющие друг друга типы производственных отношений, Маркс и Энгельс приходят к открытию основной закономерности революционного перехода от одной формации к другой: «все исторические коллизии, согласно нашему пониманию, коренятся в противоречии между производительными силами и формой общения».
Теоретически обобщая исторический опыт с точки зрения материалистического понимания истории, Маркс и Энгельс формулируют следующие выводы:
1) прогресс материального производства в рамках исторически изживших себя производственных отношений превращает производительные силы в разрушительные силы. Этим негативным социальным процессом закономерно завершается развитие капиталистического способа производства;
2) исторически определенные, антагонистические производственные отношения обусловливают господство одного класса над другим. Политическую форму этого господства образует государство. Всякая революционная борьба направлена против господствующего эксплуататорского класса;
3) коммунистическая революция радикально отличается от предшествующих социальных революций: она ликвидирует не то или иное распределение частной собственности на средства производства между членами общества, а частную собственность вообще, кладет конец господству эксплуататорских классов;
4) коммунистическая революция означает не только уничтожение старых экономических и политических отношений, но и массовое изменение людей, массовое порождение коммунистического сознания. Задачи коммунистического преобразования общества могут быть разрешены лишь революционным путем: «революция необходима не только потому, что никаким иным способом невозможно свергнуть господствующий класс, но и потому, что свергающий класс только в революции может сбросить с себя всю старую мерзость и стать способным создать новую основу общества».
Таким образом, Маркс и Энгельс утверждают, что переход от одного способа производства к другому возможен только благодаря социальной революции. Это положение не вполне согласуется с историческими фактами. Переход от рабовладельческого способа производства к феодальному был вызван не революцией, а разложением Римской империи и завоеванием ее «варварами» (так римляне именовали германские племена). Переход от феодализма к капитализму в ряде стран совершился без революции, так как в недрах феодального общества развивался капиталистический уклад, который в конечном счете преобразовал экономическую структуру феодального общества.
Развитие производительных сил в условиях капитализма сопровождалось (и сопровождается в настоящее время) соответствующим изменением производственных отношений. Какого-либо конфликта между производительными силами буржуазного общества и капиталистическими производственными отношениями, вопреки многочисленным утверждениям Маркса, Энгельса и их последователей, не наблюдается. Нет, следовательно, экономической основы для так называемой коммунистической революции, понятие которой является одной из основных утопических характеристик марксизма.
Октябрьская революция 1917 г. не была, конечно, вызвана конфликтом между развивавшимися производительными силами и капиталистическими производственными отношениями. И, как известно, эта революция не передала средства производства производителям. Национализация заводов и всех предприятий вообще, национализация земли стала основой тоталитарного государства, которое именовалось диктатурой пролетариата, хотя в действительности представляло собой диктатуру над пролетариатом и всеми трудящимися, осуществлявшуюся большевистской партией.
Анализ капиталистических отношений занимает немного места в «Немецкой идеологии». Гораздо больше в ней рассуждений о будущем, коммунистическом обществе. Характеризуя коммунизм как высшую, не ограниченную рамками отдельной страны форму социального общения между людьми, как бесклассовое, безгосударственное общество, Маркс и Энгельс утверждают, что победа коммунизма в отдельно взятой стране невозможна. «Коммунизм эмпирически возможен только как действие господствующих народов, произведенное "сразу", одновременно, что предполагает универсальное развитие производительной силы и связанного с ним мирового общения».
В условиях середины XIX в. такая постановка проблемы, несомненно, имела выдающееся прогрессивное значение, поскольку она означала отрицание утопических теорий, согласно которым коммунистические порядки могут быть установлены в любой стране (и даже в отдельной части страны) без коренного преобразования государственного строя, независимо от уровня ее экономического развития. А так как речь шла о высшей стадии коммунизма, когда уже не будет ни классов, ни государства, этот вывод, как считали Маркс и Энгельс, сохраняет значение и для последующего периода.
Однако Ленин, который с самого начала своей политической деятельности считал возможным социалистическую революцию в России, несмотря на то, что рабочий класс составлял в ней не более 5% самодеятельного населения, пытался теоретически доказать что «социализм не может победить одновременно во всех странах. Он победит первоначально в одной или нескольких странах, а остальные в течение некоторого времени останутся буржуазными или добуржуазными». Октябрьская революция характеризовалась как гениальное подтверждение ленинского предвидения. Но социальный режим, который она установила не имел ничего общего с тем, что Маркс и Энгельс называли социализмом.
Характеристика коммунизма, которая дается в «Немецкой идеологии» имеет в виду не только будущее, которое закономерно придет на смену капиталистическому строю, но также и настоящее, а именно коммунистическое движение, борьбу пролетариата против буржуазии: «Коммунизм для нас не состояние, которое должно быть установлено, не идеал, с которым должна сообразоваться действительность. Мы называем коммунизмом действительное движение, которое уничтожает теперешнее состояние. Условия этого движения порождены имеющейся теперь налицо предпосылкой».
Это положение явно не согласуется с другими положениями «Немецкой идеологии», характеризующими коммунизм как посткапиталистическое общество, т.е. как состояние, которое должно быть установлено» и, конечно, как идеал, т.е. конечная цель освободительного движения рабочего класса. Но дело не только в этом. Борьба пролетариев против хозяев-капиталистов даже в том случае, когда она принимает организованный в национальном масштабе характер, не есть еще коммунистическое движение, борьба за коммунизм.
И этой борьбе, разумеется, нельзя приписывать несвойственное ей содержание, т.е. она «не уничтожает теперешнее состояние», или капиталистический строй. Понятно, конечно, стремление Маркса и Энгельса связать идею коммунизма с повседневной классовой борьбой пролетариата, материализовать эту идею, придать ей объективное содержание. В отличие от утопических социалистов их не интересует подробное описание коммунистического будущего: они выявляют лишь некоторые его основные черты, материальные предпосылки которых складываются при капитализме.
Главное внимание основоположники марксизма уделяют теоретическому обоснованию освободительного движения пролетариата. Однако они явно идеализируют классовую борьбу пролетариата против капитала, характеризуя ее как коммунистическое движение. Борьба чартистов, представлявших наиболее организованное массовое движение рабочего класса середины XIX в., самым непосредственным образом опровергала эти представления основоположников марксизма.
Обосновывая свое коммунистическое учение, Маркс и Энгельс исходят из того, что «общество развивалось до сих пор всегда в рамках противоположности, которая в древности была противоположностью между свободными и рабами, в средние века - между дворянством и крепостными, в новое время - между буржуазией и пролетариатом». Противоположность классов, обусловленная характером производственных отношений, образует реальную основу государства. Последнее вопреки иллюзиям буржуазных демократов не разрешает противоречий между групповыми интересами и интересами общественного целого, поскольку оно представляет собой политическое господство одного класса над другим.
При этом и внутри господствующего класса сохраняется противоречие между частными и общими интересами. Каждый член господствующего класса стремится обойти установленные государством законы, хотя в целом господствующий класс заинтересован в их выполнении. «Именно благодаря этому противоречию между частным и общим интересом последний, в виде государства, принимает самостоятельную форму, оторванную от действительных - как отдельных, так и совместных - интересов, и вместе с тем форму иллюзорной общности».
В каком отношении друг к другу находятся воля отдельного индивида и интересы социальной группы или класса? Маркс и Энгельс ставят вопрос об объективно обусловленном превращении интересов личности в общие интересы класса. «Каким образом получается, что личные интересы всегда развиваются против воли личностей в классовые интересы, в общие интересы, которые приобретают самостоятельность по отношению к отдельным лицам, принимают при этом своем обособлении форму всеобщих интересов, в качестве таковых вступают в противоречие с действительными индивидами и в этом противоречии, будучи определены как всеобщие интересы, могут представляться сознанием как идеальные и даже как религиозные, святые интересы?».
Интересы личности превращаются в интересы класса в силу того, что они формируются экономическими условиями, общими для всего (или по крайней мере для значительной части) класса. Но так как внутри этих общих для всего класса условий наличествуют существенные различия, то превращение личных интересов в интересы всего класса не устраняет противоречия между ними.
Господствующий класс есть господствующая воля в государстве. Однако «не государство существует благодаря господствующей воле, а, наоборот, возникающее из материального образа жизни индивидов государство имеет также и форму господствующей воли». Это значит, что не насилие, захват или узурпация власти составляют суть государства, а обусловленное экономической структурой общества господство определенного, именно данного, а не какого-либо иного класса. Государство есть «та форма, в которой индивиды, принадлежащие к господствующему классу, осуществляют свои общие интересы и в которой все гражданское общество данной эпохи находит свое сосредоточение».
Маркс и Энгельс отмечают, что уже Макиавелли, Гоббс и другие мыслители видели неотделимость права от реальной силы, образующей его сущность. Но эти мыслители рассматривали государство и право как насилие, осуществляемое ради общего блага, между тем как в антагонистическом обществе государство лишь по видимости служит интересам всего общества. Так, буржуазное государство «есть не что иное, как форма организации, которую неизбежно должны принять буржуа, чтобы - как вовне, так и внутри государства - взаимно гарантировать свою собственность и свои интересы».
Маркс и Энгельс в отличие от буржуазных демократов придают лишь второстепенное значение вопросу о формах правления (монархия, республика и т.д.), считая основным лишь одно: какой класс правит, какому классу принадлежит власть. Соответственно этому они различают основные типы государства: рабовладельческое, феодальное, буржуазное.
Буржуазные демократы нередко абсолютизируют различие между республикой и монархией, игнорируя тем самым вопрос о классовой природе государства, в особенности же буржуазно- демократического государства. Основоположники марксизма, напротив, подчеркивают, что самое демократическое государство в условиях капитализма есть организация политического господства буржуазии.
Это не означает, конечно, что Маркс и Энгельс недооценивают различий между буржуазной монархией и буржуазной демократией. Как пролетарские борцы за демократию они, напротив, подчеркивают значение буржуазно-демократических преобразований, создающих благоприятные условия для пролетарской борьбы за социализм. Но они считают своим долгом развенчание буржуазно-демократических иллюзий, мешающих выработке социалистического сознания в рабочем классе.
Маркс и Энгельс доказывают, что всякий эксплуататорский класс, стремящийся к завоеванию политической власти, вначале выступает как представитель всего общества. Его интересы в период борьбы против господствующего реакционного класса в значительной мере совпадают с интересами других негосподствующих классов. Лишь после завоевания этим классом политической власти полностью выявляется его враждебность интересам других классов общества.
Обобщая исторический опыт буржуазных революций, Маркс и Энгельс формулируют следующую закономерность: «основа, на которой каждый новый класс устанавливает свое господство, шире той основы, на которую опирался класс, господствовавший до него; зато впоследствии также и противоположность между негосподствующим классом и классом, достигшим господства, развивается тем острее и глубже». Политическое господство буржуазии имеет более широкую социальную базу, чем государственная власть при феодализме, но и антагонистические противоречия в буржуазном обществе достигают небывалой еще в истории остроты. Эта закономерность социальных революций обусловливает возрастание роли народных масс в истории.
Еще в 1844 г. Маркс и Энгельс сформулировали положение о пролетарской революции, низвергающей политическое господство буржуазии. Однако тогда они еще не ставили вопроса об установлении диктатуры рабочего класса. «Немецкая идеология» непосредственно подводит к постановке этой проблемы, так как в ней доказывается, что «каждый стремящийся к господству класс, - если даже его господство обусловливает, как это имеет место у пролетариата, уничтожение всей старой общественной формы и господства вообще, должен прежде всего завоевать себе политическую власть».
Отсюда следует, что политическое господство рабочего класса может осуществляться и в качественно новой форме, образующей переходную ступень к ликвидации классов. Пролетарская революция, следовательно, не может ограничиться свержением властных структур буржуазии. Рабочий класс должен завоевать политическую власть. Этот вывод органически связан со всем содержанием «Немецкой идеологии», в особенности с исследованием опыта буржуазных революций, сущности и развития государства и классовой борьбы.