Заслуга марксистского и мальтузианского подходов заключается в том, что эти исследования обозначили проблему и привлекли к ней пристальное внимание многих ученых. Вместе с тем ни те, ни другие не сумели дать исчерпывающих ответов на поставленные вопросы.
Так, марксисты ограничиваются констатацией, что рано или поздно капиталистические производственные отношения и современный экономический рост созрели бы в Китае и без иностранного вмешательства, так сказать, в результате гегелевского перехода количества в качество. Так ли это на самом деле — вряд ли доказуемо. Представим, что промышленная революция не произошла в конце XVIII в. ни в Британии, ни в другом районе мира. Произошла бы в таком случае промышленная революция в Китае и когда? Ответить на эти вопросы не представляется возможным.
В свою очередь, мальтузианцы связывают специфику экономического развития Китая с его огромным народонаселением. Но и здесь при более внимательном рассмотрении можно заметить некоторые неувязки. К примеру, Чао Кан обнаруживает критическую точку количества населения в XII в., а М. Элвин — в конце XIX.
Пусть критическая точка была достигнута в XII в. при величине народонаселения в 120 млн. чел. Но в XIV в. численность упала до 60 млн и вновь возросла к концу XVI в. до 200 млн., упав к концу XVII в. до 70 млн.
Таким образом, по меньшей мере дважды: в XIV и в XVII вв. численность населения опускалась значительно ниже «критической точки», но каждый раз чуда не происходило: Китай не сумел перейти к современному экономическому росту.
Весьма продуктивной является концепция Джозефа Нидхэма, который связывал медлительность перехода Китая к современному экономическому росту с особенностями управления экономикой. В своем монументальном труде Дж. Нидхэм обратил внимание на то, что с I по XII в. н. э. китайская цивилизация достигла гораздо больших успехов в научной и прикладной области, но тем не менее промышленная революция раньше произошла в Европе.
По мнению Нидхэма, этот парадокс заключался в следующем. Социально-экономическая система средневекового Китая во многих отношениях была более рациональной, чем в средневековой Европе: европейские страны управлялись элитами, сформировавшимися на основе права наследства, Китай же — чиновниками, лишенными этого права. Поэтому в Китае к руководству приходили люди на основании личных способностей и заслуг, а не из-за преимуществ и привилегий, доставшихся по наследству. И тем не менее, несмотря на этот рационализм, а вернее благодаря ему, Китай не сумел самостоятельно перейти к современному экономическому росту.
Дж. Нидхэм писал: «Государственный меркантилистский порядок никогда не мог возникнуть в китайской цивилизации, потому что основная концепция мандаринов противоречила не только принципам наследственного аристократического феодализма, но и системе ценностей богатых торговцев. Накопление капитала в китайском обществе формально могло иметь место, но его производственное использование на предприятиях постоянно сдерживалось чиновниками-учеными, как сдерживалась любая иная общественная деятельность, которая могла бы угрожать их влиянию. В результате торговые гильдии в Китае не могли возникнуть и достигнуть положения и влияния, сравнимого I с торговыми гильдиями городов европейской цивилизации».
Политика государственного регулирования в Китае способствовала постепенному увеличению предложения ресурсов для растущих потребностей производства и обмена. Если производительность труда и капитала в длительной перспективе и увеличивалась, то незначительно. Экономический рост имел преимущественно экстенсивный характер, а уровень жизни в целом не снижался при стабильном росте населения. В этом заключалось существенное отличие от Европы, где на протяжении почти четырех веков не только уровень жизни, но и количество населения было заморожено примерно на уровне 1300 г.
Государственное регулирование в Китае обеспечивалось продуманной системой мероприятий.
Во-первых, государство династии Цин издало новые законы, которые упраздняли привилегии прежней элиты, получавшей свои основные доходы от крупных земельных поместий.
Во-вторых, государство принуждало местные власти субсидировать бедняков при разработке целинных земель.
В-третьих, государство тратило значительные денежные суммы на восстановление ирригации и водного контроля над реками, на постройку системы дорог и на снабжение населения зерном во время плохих урожаев. Династия Цин неукоснительно придерживалась этой политики на протяжении примерно двух веков. Власти регулировали колебания сезонных цен на зерно, контролировали неурожайные регионы, приказывали торговцами перебрасывать товары в районы бедствия и даже отменяли в них на некоторое время уплату налогов.
В-четвертых, государство составляло земельные кадастры для регулирования рентных отношений и налогового бремени.
В-пятых, государство регулировало денежное обращение в стране.
Со своей стороны китайская элита обладала большой склонностью к потреблению, тратила огромные суммы на подарки, церемонии, а также на общественные нужды. При этом богатство редко оставалось в одном хозяйстве на протяжении более двух-трех поколений. И главной причиной тому была существующая система наследования: наследство делилось поровну между наследниками-мужчинами. Конечно, бывали и исключения: в некоторых процветающих районах благоденствовали немногочисленные семьи. Однако в целом распределение богатств в китайском обществе было гораздо более равномерным, нежели на Западе.
Таким образом, сама экономическая система управления Китая не стимулировала внедрения технических новшеств и накопления капитала, как это имело место в Европе в XVIII в. В связи с этим китайская экономика па протяжении ряда веков развивалась экстенсивно, не претерпевая практически никаких структурных изменений.