Причины модификаций


Рассмотрим эти три объяснения. Безусловно, технический прогресс служит стимулом экономического развития, которое обнаруживает границы капиталистической системы производства. Это становится очевидным, если сопоставить огромные возможности, открываемые колоссальным развитием производительных сил в результате новых открытий, и инвестиции, осуществленные на деле крупными компаниями.

Иначе говоря, технический прогресс сам по себе не вызывает широких капиталовложений и усиления экономической активности в целом. Ныне, на современной фазе монополистического капитализма, в условиях, когда процесс концентрации и накопления капитала сосредоточивается в руках немногих монополистических групп, решения об инвестициях (как это уже отмечалось и как это признается многими экономистами) становятся все более независимыми от стимулирующих требований конкуренции, поскольку существует постоянная сверхприбыль.

Таким образом, при наличии огромных возможностей для накопления и капиталовложений по мере развития монополистического капитализма во все большей степени наблюдается неполное использование предприятий и производственных мощностей и осуществляются, как уже указывалось, скорее интенсивные капиталовложения, чем экстенсивные.

Несомненно, однако, что громадное количество важных технических открытий и новшеств реализуется также в рамках монополий и может оказывать свое влияние, которое, конечно, было бы более значительным в условиях иной социальной системы. Однако интенсивность этого процесса не может постоянно оставаться одинаковой.

Государство своим вмешательством также в состоянии оказать определенное воздействие, однако его эффективность имеет тенденцию к затуханию, ибо возможности использования средств вмешательства находятся на пределе. При таких обстоятельствах, по крайней мере, для Соединенных Штатов, огромное значение приобрел вывоз капитала в самых широких размерах.

Представляется более важным ответить на вопрос: в состоянии ли монополистическая структура сама по себе обеспечить развитие, пусть в меньших масштабах, но более стабильное?

Рассмотрим только один аспект экономической стабильности, т.е. изменение уровня цен. Безусловно, во время последних кризисов усилилось явление, которое в меньшей мере проявилось уже во время великого кризиса 1929—1933 гг. Даже при значительном сокращении числа продаж уровень цен не понижался. Например, в США с июня 1957 г. по февраль 1958 г. производство железа сократилось на 40%, цена же на пего поднялась на 3%.

Производство стали упало на 21%, а цены выросли почти на 7%. В большей или меньшей степени подобная тенденция проявилась в отношении цен на алюминий, нефть, многие товары длительного пользования (автомобили, радиоприемники, телевизоры и др.). В то время как происходило падение цен на сырье и сельскохозяйственную продукцию, поддерживался уровень цен на товары, производившиеся в монополизированных отраслях производства.

Эти отрасли даже при сокращении издержек производства вследствие роста производительности труда (наибольшее сокращение происходит в секторах с наибольшей концентрацией производства) стремятся путем контроля над предложением удержать цены на высоком уровне, дабы увеличить свои денежные поступления.

Мы уже показали, каким образом теория цен дает формальное объяснение этому явлению. Накопление увеличивается, и также капиталовложения производятся преимущественно за счет самофинансирования, объем которого, таким образом, в большой степени независим от кредитной системы и от величины процентной ставки. Следовательно, была разорвана также связь между ценами и инвестициями.

Конечно, уровень инвестирования остается всегда характерным показателем кризиса; в частности, в ходе последних кризисов он являлся тем показателем, который отражал развитие и интенсивность кризиса и позволял прогнозировать его. Тем не менее, и этот процесс не показывает тех широких колебаний, которые были рассмотрены, когда говорилось о принципе акселерации.

В самом деле, уровень инвестирования зависит от решений монополий, которые во время кризиса могут частично сохранять свои прибыли именно благодаря поддержанию потребительских цен и давлению на цены, по которым они приобретают товары. Это подтверждено исследованиями, проведенными журналом «Форчун» в связи с кризисом 1958 г.

Согласно этим исследованиям, 500 самых крупных обществ увеличили свои прибыли (с 11,5 млрд. до 11,6 млрд. долл.) и продажи несмотря на то, что 1957 г. был начальным годом спада. У других же компаний прибыли сократились на 15%. Даже если статистика прибылей не вполне достоверна, все же эти данные показательны.

Поэтому мощные группы могли продолжать накопление (естественно, только за счет других социальных слоев) и позволить себе инвестиции в производственной сфере преимущественно во время кризиса с целью ускорения процесса централизации, причем эти действия не находились в прямой и тесной зависимости от уровня цен и от условий рынка капиталов.

Подобное явление также представляет собой реальность и признается большинством экономистов. Однако оно не может быть в достаточной мере проиллюстрировано статистикой глобальных инвестиций, которая относит к понятию инвестиций любые расходы, не связанные с непосредственным потреблением, и не делает различия между обновлением производственных предприятий и строительством в сфере инфраструктуры.

Созданию впечатления о большей стабильности содействует, безусловно, не столько общая экономическая политика государства, сколько кредитно-денежные маневры, вызывающие медленную и постоянную инфляцию. Во всех странах, даже когда в результате кризиса общий уровень оптовых цен остается неизменным, розничные цены и стоимость жизни регулярно растут в размере, который в последний период в крупных странах достигал в среднем около 3% в год.

Обозревая эти факты, можно утверждать, что колебания наиболее важных индексов уменьшились по сравнению с прошлым, и цикл принял, следовательно, иную структуру, определяемую не частными причинами, прекращающими свое воздействие, а причинами, коренящимися в монополистической структуре.

Хотя рано еще давать общую оценку этому явлению, но не вызывает сомнений, что колебания приняли меньший размах и в особенности как будто бы сократилась продолжительность цикла, который складывается из небольших циклов, квазициклов, во время которых происходит своего рода «переваривание» чрезмерного накопления и которые повторяют каждые 4—5 лет вместо 8—10. Вместе с тем, отличаясь меньшей интенсивностью, эти циклы выступают в виде рецессий, а не кризисов; создается впечатление, что возможно предупредить «превращение рецессии в кризис»

Нельзя сказать, что подобную картину можно представить как окончательную, уже последние кризисы проявились с большей интенсивностью, чем предшествующие, а подъем оказался замедленным и не столь стабильным.