Исключением из общего правила является государственный капитализм в собственном смысле слова, т.е. такое положение, когда государство само берется управлять производственной деятельностью или предприятиями услуг. В том случае, когда речь идет об услугах — даже таких важных и непосредственно связанных с производством, как, например, транспорт, — экономическое значение этого выступает с меньшей очевидностью, нежели когда государство непосредственно берется за производство товаров.
В самом деле, государство в этом случае на глазах превращается в капиталиста, вкладывает капитал, осуществляет производственный процесс, присваивает прибавочную стоимость, т.е. получает прибыль и может непосредственно вмешиваться в производственный процесс с целью «регулировать» его — иными словами, прямо вступает в пределы экономического базиса.
По этому поводу требуется сразу же высказать несколько соображений. В государственном капитализме в собственном смысле слова, т.е. когда государство само становится предпринимателем, несомненно, заложена экономическая возможность действия в таком направлении, а следовательно — в антимонополистической функции. Однако, поскольку монополистический капитал осуществляет господство над государственной машиной, этой возможности не соответствует желание.
Возможность эффективной государственной экономической деятельности зависит от объема хозяйственных средств, которыми государству удалось завладеть, т.е. размеров государственной собственности на средства производства и их состава. Если государство владеет и управляет предприятиями, производящими энергию, или предприятиями базовых отраслей, так называемыми ключевыми секторами, то ясно, что оно может конкурировать с монополией и придать иное направление всей экономической деятельности в целом.
Желание же зависит от соотношения классовых сил в обществе. Но до тех пор, пока господствующим типом экономических отношений являются капиталистические, со всей той удушающей тканью связей, созданных финансовым капиталом и обволакивающих государство, крайне маловероятно, чтобы антимонополистическая ориентация смогла реализоваться.
За исключением кратких периодов политического кризиса, типа того, какой наблюдался во всех западноевропейских странах в первые годы после освободительной антифашистской войны, политическая власть вновь прочно оказывалась в руках господствующего финансового капитала. Государственная собственность в этом случае не конкурирует с монополией; напротив, она полезна монополии.
Управление государственной собственностью может осуществляться в разных формах: через участие в акционерном капитале (таков в Италии пример ИРИ), т.е. в виде сосредоточения в руках государства преобладающей части или контрольного пакета акций производственных предприятий; через ведомства с разным юридическим статусом, т.е. в виде так называемой национализации, получившей во многих странах мощный толчок после второй мировой войны.
Национализация является наиболее передовой формой расширения государственной собственности и, как правило, представляет собой плод политической борьбы; народные массы требуют национализации в надежде, что она позволит оказывать реальное влияние на экономическую жизнь нации.
В самом деле, взятая сама по себе, государственная собственность, как мы говорили, может не только не мешать деятельности монополистического капитала, но даже помогать ей. В некоторых случаях государственная собственность есть вынужденный результат невозможности конкуренции в определенных секторах (например, на железных дорогах). Крупные группы могут извлечь для себя выгоды (увеличивая тем самым свои прибыли) из более низкой стоимости транспортных услуг по сравнению с той, которую установила бы частная компания, поскольку государство может оказывать даже убыточные услуги, перекладывая потери на плечи всего общества с помощью налоговых рычагов (т.е. преимущественно на плечи народных масс, если учитывать, как распределяется налоговое бремя).
Мало того, крупные монополии — именно в силу своих размеров — способны добиваться льготных тарифов, и примеры такого рода насчитываются во множестве. Нередко государственная собственность рождается не из органически возникшего замысла вмешательства государства в экономическую жизнь, а как следствие необходимости спасения капиталистических форм, как произошло в Италии с ИРИ. Во время великого кризиса наиболее крупные итальянские банки оказались под угрозой краха из-за того, что вложили свои капиталы в многочисленные предприятия, пораженные кризисом.
Банкротство банков повлекло бы за собой тягчайшие последствия экономического, социального и политического характера, а находившийся тогда у власти фашизм не мог на это пойти. Итальянский банк получил приказание вмешаться, и к государству перешли контрольные пакеты акций прогоревших банков, а вследствие того — и подконтрольные им промышленные предприятия, которые государство «оздоровило», выделив их в особую группу и передав в ведение Института промышленной реконструкции (ИРИ), государственной компании — холдинга.
Как мы же упоминали и как выявило обстоятельное обследование, проводившееся по решению Учредительного собрания (а также более позднее обследование, известное под названием «обследования Джакки»), образование этого государственного холдинга не означало «национализированного» управления приобретенными таким путем предприятиями (т.е. управления на основе иных, единых антимонополистических критериев): почти повсюду руководителями остались бывшие владельцы или прежние управляющие.
И это еще не все: хотя эта государственная собственность была образована в момент, когда сам монополистический капитал был в том заинтересован, чтобы возместить крупные убытки и переложить их на плечи всего общества, управление ими неизменно наталкивается на противодействие господствующих частных групп. Мало того, зачастую эти группы после «оздоровления» обанкротившихся предприятий требуют полной или частичной реприватизации обобществленных отраслей, позволяя государству сохранять за собой лишь те виды производства, которые не дают прибыли.
В иных случаях, правда, переход в собственность государства и в форме национализации целых отраслей не встречает решительного сопротивления монополистического капитала, даже если это касается производственных отраслей. Наиболее ярким примером этого служит национализация угольных шахт в Англии после 1945 года.
Из-за международной конкуренции и устарелости оборудования норма прибыли в этой отрасли производства понизилась настолько, что дальнейшее ведение угледобычи стало нерентабельным, для сокращения производственных издержек потребовались бы слишком крупные капиталовложения. Переход под государственное управление и инвестиции, осуществляемые за счет всего общества независимо от нормы прибыли, в этом случае выгодны монополистическому капиталу и служат повышению нормы капиталистической прибыли также в области частных капиталовложений.
Естественно, что вообще капитализм — за вычетом отдельных исключений — враждебен «государству-предпринимателю», особенно если государственная собственность устанавливается в результате борьбы, путем национализации, причем даже в тех случаях, когда в данный конкретный момент у капиталистов есть уверенность, что управлять этой собственностью будут призваны люди, тесно связанные с монополистическим капиталом.
В самом деле, всегда имеется возможность, пускай даже только потенциальная, что «государство-предприниматель» окажет действенную конкуренцию монополистическим группам (применительно к Италии можно вспомнить политику ЭНИ), т.е. что государство приобретет инструмент, который в тот или иной момент сможет быть употреблен в зависимости от хода классовой борьбы в ее наивысшем выражении—политической борьбе в антимонополистическом направлении.
Дело в том, что явления всегда следует рассматривать в их диалектическом развитии и том социальном контексте, в котором они существуют. Поэтому их нельзя рассматривать ни как принадлежащие к вечным категориям, ни в детерминистском ключе; поэтому рабочее движение — даже сознавая пределы и неотъемлемые черты государственного капитализма в эпоху империализма и памятуя о том, что говорил по этому поводу Ф. Энгельс и о чем предостерегал В. И. Ленин, — ведет борьбу за национализацию, которая может способствовать социалистическому преобразованию общества.
По тем же мотивам следует учитывать, что в развивающихся странах государственное вмешательство вообще и государственный капитализм в частности выполняют совсем иную с точки зрения непосредственных результатов функцию по экономическому развитию и обладают совсем иными характерными чертами: государство в этом случае выражает интересы национальной буржуазии и народных масс, освободившихся от колониального угнетения. Государственное вмешательство наполняется другим смыслом и в фазе перехода от капитализма к социализму, т.е. там, где государством овладели народные массы.
В заключение можно подчеркнуть, что противоречивость государственно-монополистического капитализма со всей очевидностью проявляется в его высшей форме — при образовании государственной собственности на средства производства.
Ясно, что само образование этой собственности обусловлено, как мы видели, противоречивыми мотивами. С одной стороны, сказывается нажим демократического движения (особенно в ходе национализации после второй мировой войны), с другой стороны — во многих случаях действует стремление финансового капитала отделаться от отраслей, переживающих перманентный кризис.
Эти отрасли не обеспечивают больше достаточно высокой нормы прибыли, т.е. прибыльного помещения капитала (как то случилось в некоторых странах с угольными шахтами), между тем как так называемое «спасение» обанкротившихся предприятий повышает норму прибыли в секторах, оставшихся за частным капиталом. Финансовый капитал зачастую «скрепя сердце» соглашается с национализацией некоторых секторов сферы услуг, в частности, по той причине, что обычно присваивает себе в этих случаях колоссальные суммы в виде возмещения.
Эти суммы, выплачиваемые народными массами, образуют новые финансовые ресурсы, служащие финансовому капиталу для дальнейшей концентрации и проникновения в другие отрасли (в Италии, например, создание государственного электроэнергетического треста ЭНЕЛ с последующей серией слияний бывших электроэнергетических компаний и их проникновением в пищевую, химическую и другие отрасли промышленности). Другим мотивом, как, например, в Италии, нередко служит то, что крупные группы отказываются от полного технологического цикла производства.
Однако возникают новые объективные противоречия, которые становятся тем острее, когда государственная собственность вклинивается в обрабатывающие отрасли промышленности — сердцевину капиталистического воспроизводства, где создается абсолютно преобладающая масса прибавочной стоимости. В этих случаях, если речь идет о действительно важном секторе, развиваются весьма значительные объективные противоречия и сопротивление финансового капитала по этим причинам становится более сильным.