Прямой и явной предпосылкой утверждений Вайцмана является то, что, участвуя в прибыли, рабочие не участвуют в управлении (это предпосылка именно Вайцмана, а не Ванека, который не обещает ни полной, ни избыточной занятости и потому не нуждается в подобном ограничении). Известно, что при хронической безработице существует возможность не допускать рабочих к управлению предприятием; при полной занятости сделать это было бы сложно, а при избыточном спросе на труд — еще сложнее.
В условиях же хронически избыточного спроса на труд, о котором говорит Вайцман, неучастие работников в управлении — причем управлении любом, как связанном с занятостью, так и нет, — было бы невозможно без введения авторитарного или военного режима. И это не вопрос этики или права, это вопрос именно «практической политики».
Как только рабочие получат право голоса при решении вопросов, связанных с объемом производства, занятостью и ценами, а также других смежных вопросов (инвестиции, новые технологии и пр.), они будут стараться противостоять самой возможности «разводнения» своей доли точно так же, как держатели акций противятся разводнению акционерного капитала; плохо ли это, хорошо ли, но при прочих равных условиях они будут стремиться ограничивать занятость ради повышения или сохранения личных доходов, хотя эта цель, возможно, неправильная и сделает им только хуже.
Это не аргумент против участия в прибыли, а скорее некий довод против модели Вайцмана — не следует ожидать, что избыточная занятость, если она вообще достижима, может длиться долго.
Участие в прибыли и полная занятость. В основе всего, что говорит Вайцман в пользу участия в прибыли, лежит утверждение, что даже в краткосрочном аспекте экономика участия «дает» полную занятость.
Но чтобы экономика участия могла «давать» полную занятость, необходимо одновременное выполнение трех условий:
Первое условие исключает возможность существования классической безработицы, т.е. безработицы, вызванной недостатком оборудования, земли или других ресурсов в количествах, необходимых для того, чтобы обеспечить эффективную занятость для всех работников.
Однако сегодня после глубокого и затяжного спада, длившегося более десяти лет, деиндустриализации и декапитализации даже высокоразвитые промышленные страны, такие, как Великобритания и Франция, вряд ли смогут выполнить это условие, не прилагая специальных усилий, не говоря уже об Италии, Испании или других менее развитых странах. В строгой формулировке своей модели Вайцман постулирует постоянную физическую производительность труда; это предположение представляется правдоподобным при всех ситуациях вплоть до почти полной загрузки производственных мощностей, но Вайцман не объясняет, почему дальнейший рост производства должен сдерживаться именно нехваткой труда, а не каких-либо иных ресурсов.
Второе условие исключает возможность кейнсианской безработицы, т.е. безработицы, возникающей в результате того, что ограниченность совокупного спроса обесценивает стоимость предельного продукта труда еще до того, как будет достигнута полная занятость. Даже если бы первое условие было соблюдено, несовершенная конкуренция — а именно она в работах Вайцмана составляет ту среду, в которой должен реализовываться договор об участии, — может сплошь и рядом создавать такие ситуации, в которых дополнительный физический продукт труда с точки зрения предприятий не будет иметь положительной цены.
Вайцман может утверждать, что «при «чистой» системе участия, в которой нет базовой ставки заработной платы, спрос на рабочую силу был бы безграничным», но из этого следует, что предельная выручка для любого уровня выпуска должна быть положительной, поскольку введено одно очень специальное допущение — о том, что эластичность спроса больше единицы. Из-за этого допущения кривые спроса становятся абсурдно и неограниченно эластичными даже для фирм в условиях несовершенной конкуренции. Такое условие не может претендовать на универсальную применимость.
Даже если бы спрос на рабочую силу в чистой экономике участия, т.е. в такой, где фиксированная часть заработка равна нулю, действительно был бесконечно большим, это вовсе не означало бы, что при фиксированной части заработка больше нуля он будет бесконечно большим или достаточно высоким, чтобы достичь полной занятости.
Вайцман игнорирует проблему определения удельных весов фиксированного и переменного компонентов заработка при участии в прибыли, хотя и признает, что заработок рабочего не может полностью определяться размерами прибыли; тем не менее, он почему-то считает само собой разумеющимся, что фиксированный элемент заработка можно будет сжать до уровня стоимости предельного продукта труда в условиях полной занятости, хотя мы даже не можем наверняка утверждать, будет ли эта стоимость положительной.
Как было убедительно показано в работе Ванека, при одинаковых средних издержках для предприятия замещение части заработной платы участием в прибыли приводит к росту занятости, росту объема производства и снижению цен — при условии, что введение подобного договора не создает сколько-нибудь серьезных неблагоприятных последствий для инвестиций (Вайцман признает возможность возникновения подобных неблагоприятных последствий в качестве краткосрочного эффекта при введении системы участия) и что сопутствующее участию в прибыли участие в управлении не окажет сколько-нибудь серьезного влияния на политику предприятия в области занятости.
Но существует огромная разница между более высокой занятостью и полной занятостью, а также огромная разница между полной занятостью и постоянной избыточной занятостью, и подменять одно понятие другим просто недопустимо в серьезной научной работе.
Договор об участии в прибыли и общественное благо. Если бы общим и необходимым следствием введения экономики участия действительно было достижение и сохранение полной занятости без каких-либо отрицательных моментов, государство должно было бы признать договор об участии «общественным благом» и постараться убедить пользоваться им непросвещенную общественность, в основной своей массе не подозревающую о потенциальных выгодах этого договора, подобно тому, как оно поступает, пропагандируя прививки против инфекционных заболеваний.
При этом преимущества экономики участия были бы не намного весомее, чем достоинства принудительно гибкой зарплаты, введение которой также гарантировало бы полную занятость и стабильность при тех Ясе самых условиях.
При зарплате «гибкой вниз», т.е. зарплате, которая может автоматически понижаться, не возникало бы избыточного спроса на рабочую силу, но это сомнительное достижение, к тому же при гибкой заработной плате для защиты экономики от спада никакого избыточного спроса на труд и не потребовалось бы; кроме того, при «гибкой вниз» зарплате для достижения полной занятости потребовалось бы более резкое сокращение денежных доходов в краткосрочном аспекте и, возможно, с большей вероятностью, чем при договоре участия, проявились бы неблагоприятные последствия для совокупного спроса, но в остальном особой разницы между договором участия и гибкой зарплатой нет. Иными словами, выбирать особенно не из чего, разве что общество, вероятно, скорее согласится на участие в прибыли, чем на снижение заработной платы.
На самом деле, если бы договор об участии мог действительно обеспечить достижение и сохранение полной занятости, а экономика, основанная на зарплате, — не могла, исчезла бы более высокая степень циклической изменчивости заработков, связанная с участием в прибыли, а различие заработков между предприятиями было бы устранено путем беспрепятственного перехода работников по собственному желанию на те предприятия, где потребность в рабочей силе больше; изменчивость уровня занятости также исчезла бы; рабочие de facto имели бы возможность получить работу на любом предприятии, где бы они ни захотели, как в давно позабытых утопиях.
Таким образом, мы действительно могли бы сказать, что «движение по направлению к участию в прибыли — это безусловное благо для рабочего класса». Но мы уже видели, что участие в прибыли не может гарантировать полной (не говоря уже о сверхполной, избыточной) занятости. А при отсутствии полной занятости сохраняется и более высокая изменчивость доходов, связанных с участием в прибыли, она может компенсироваться, а может и не компенсироваться более высокой в среднем занятостью и более высокими в среднем реальными доходами.
На самом деле при отсутствии избыточной занятости экономика участия столь же уязвима для шоков спада, сколь и экономика заработной платы, поскольку, несмотря на гибкость заработков в режиме участия, предельные издержки оплаты труда для предприятий (которые представляют собой фиксированный компонент заработка работников) остаются постоянными, как и заработная плата.
Таким образом, большая стабильность занятости, которую мы наблюдаем в Японии, просто не может являться результатом участия в прибыли, как полагает Вайцман, поскольку в Японии никогда не было избыточной занятости; для повышения стабильности занятости потребовалось бы участие работников в ВНП, а не в прибылях их предприятий.
Поскольку переход на договоры об участии без гарантии стабильной полной занятости повлечет за собой издержки для работников, мы уже не можем утверждать, что такой переход всегда и обязательно будет представлять собой «общественное благо», хотя такая возможность остается.
Применение вакцины тоже может быть связано с небольшим риском, и степень этого риска будет общественно приемлемой, если вакцинация будет всеобщей и в результате ее проведения снизится заболеваемость в обществе в целом. При этом каждый отдельный человек, возможно, хотел бы ее избежать, но проведение поголовной вакцинации как «общественное благо» все-таки будет полезно для всех.
Если бы трудовые договоры заключались исключительно на уровне отдельных работников или отдельных фирм, то положительный внешний эффект от участия в прибыли не был бы заметен на уровне общенациональных переговоров между ассоциациями нанимателей и профсоюзами.
Эти положительные внешние эффекты — в отличие от подлинных «общественных благ» — полностью интернализируются. Очень может быть, что широкая общественность до сих пор еще плохо осведомлена о всех преимуществах, которые сулит участие в прибыли, и эти преимущества следует более широко пропагандировать. Но если навязывать хорошее лекарство скептически настроенной публике, утверждая, что оно гарантирует долголетие и бессмертие, то ничего хорошего не получится. Как только станет ясно, что эти обещания не сбываются, лекарство просто выбросят, хотя оно вполне могло бы принести пусть более скромную, но реальную пользу.