Разрешите упомянуть еще одно, неочевидное следствие универсальной рациональности. Как я отмечал выше, идентичные индивиды не ведут между собой торговли. Модели рынков ценных бумаг, основанные на однородности индивидов, на самом деле означают отсутствие торговли; все изменения в информации отражаются в изменениях цен, что склоняет каждого участника торговли к тому, чтобы сохранять прежний портфель ценных бумаг.
Естественно предположить, что одной из причин торговли выступает разница в информации. Если я узнаю что-либо, влияющее на цены ценных бумаг, чего не знают другие, то представляется разумным предположить, что у меня будет возможность продать или купить их с прибылью.
Достаточно немного подумать, чтобы увидеть, что если информация о рациональности действий всех сторон представляет собой общее знание, то этого не может случиться. Продажа существующих ценных бумаг просто является сложным пари, т.е. сделкой с нулевой суммой (между индивидами, которые совершенно одинаковы, за исключением располагаемой информации). Если оба стремятся избежать риска, они, конечно, никогда не станут участвовать в пари, или, выражаясь в более общих терминах, продавать или покупать друг у друга ценные бумаги в ситуации, когда они располагают одной и той же информацией.
Если они располагают различной информацией, каждый из них будет считать, что другой располагает определенной информацией, которой он сам (или она сама) не располагает. Предложение купить или продать само по себе содержит информацию. Такое предложение само по себе говорит о том, что предлагающая сторона ожидает получить для себя какие-то преимущества, что означает потери для другой стороны; вывод о наличии таких потерь следует из расчетов, проделанных на основе информации, которой располагает сторона, делающая предложение.
Если несколько детализировать этот анализ, легко увидеть, что на самом деле никакой сделки не произойдет, хотя будет иметь место некая передача информации в результате выдвижения предложения и отказа от него. Цена корректируется таким образом, чтобы отражать информацию, которой располагают все стороны, хотя это не обязательно будет вся информация.
Сокровенно говоря, такой результат представляется крайне невероятным. В качестве объяснения существования торговли ценными бумагами и товарными фьючерсами здесь выдвигается только разнородность участников по характеристикам, отличным от информации. Однако характеристики, по которым различаются индивиды, изменяются относительно медленно, и вряд ли исходя из этого можно объяснить наличие большого и быстрого оборота финансовых инструментов. Говоря более обобщенно, роль биржевых спекулянтов и объем ресурсов, затрачиваемых на информационные услуги, похоже, требует субъективной убежденности по крайней мере в том, что продажа и купля основаны на изменениях в информации.
Основной вывод, вытекающий из данного пространного рассмотрения того, как используется концепция рациональности в экономическом анализе, состоит в том, что она содержит чрезвычайно сильные требования к способности человека собирать информацию и проводить расчеты. Такого рода поведение несовместимо с ограниченными возможностями человека, даже преумноженными при помощи использования искусственных вспомогательных инструментов (которые доселе, как представляется, не оказали существенного влияния на производительность и эффективность процесса принятия решений).
Я, безусловно, принимаю идею Герберта Саймона о том, как важно признать, что рациональность ограничена. Я просто пытаюсь показать, что многие привычные защитные построения, которые используют экономисты, доказывая, что проблемы принятия решений достаточно просты, разбиваются, как только мы признаем существование власти над рынком неполноты рынков.
Но из этого можно вынести еще несколько уроков. Прежде всего следует отметить, что сочетание рациональности, неполноты рынков и равновесия в некоторых случаях ведет к очень слабым выводам в том смысле, что существуют целые континуумы равновесий. Между прочим, этот вывод все чаще встречается при анализе игр со структурой, протяженной во времени; игры являются еще одним примером социального взаимодействия, так что сходство здесь не удивительно. Следствия, вытекающие из этого результата, неясны. С одной стороны, признание ограничений, налагаемых на рациональность, вероятно, приведет к сокращению числа возможных равновесий. С другой стороны, проблема может заключаться в самой концепции равновесия.
Похоже, что гипотеза рациональности может привести к выводам, однозначно противоречащим наблюдаемой реальности. Я уже упоминал о следствии, согласно которому в результате различий в информации сделки с ценными бумагами могут быть невозможны. Можно выдвинуть и другие аналогичные предположения, включая хорошо известное предположение о том, что деньги не могут лежать на улице, поскольку их уже должен был кто-то подобрать.
Я предполагаю, что следующим шагом анализа станет введение более обоснованных допущений о вычисляемости при формулировке экономических гипотез. С этим могут быть связаны известные затруднения, поскольку, конечно, не все поддается вычислению, и в этом смысле в рациональном поведении будет неизбежно присутствовать непредсказуемый элемент. Впрочем, некоторые обрадуются такому выводу.